— сегодня ли опадут его листья, завтра ли увянут?» — размышляя об этом, я бросил ему немного еды из рукава.
Крик обезьян
Вас печалил, а как вам дитя
Что случилось — навлек ли ты на себя ненависть отца, разлюбила ли тебя мать? Но нет, не может отец ненавидеть, а мать разлюбить свое дитя. Видно, просто такова воля Небес, плачь же о своей несчастливой судьбе.
В день, когда мы переправлялись через реку Ои, с утра до вечера не переставая лил дождь.
Осенний дождь…
В Эдо нынче прикинут на пальмах:
«Подходят к реке Ои».
Тири
Случайно увиденное:
Цветок мокугэ
У дороги лошадь сжевала
Мимоходом.
На небе смутно светился еле видный серп двадцатидневной луны, нижние отроги гор были объяты мраком, мы продвигались все дальше и дальше, «свесив с седел хлысты», вот остались позади несколько ри, а петуха все не слышно.13 Как и Ду Му, в ранний час пустившийся в путь, «до конца не успели проснуться», и только когда добрались до Саенонакаяма, утренняя сонливость внезапно оставила нас.
Досыпали в седле
А очнулись — далекий месяц,
Дымки над домами…
Воспользовавшись тем, что Мацубая Фубаку14 был в Исэ, решили навестить его и дней на десять дать отдых ногам.
Когда день преклонился к вечеру, отправились к Внешнему святилищу15: у первых врат-тории уже сгустилась мгла, кое-где горели фонари, на прекраснейшей из вершин ветер шумел в кронах сосен,16 проникая глубоко в душу, и, охваченный волнением, я сказал:
Безлунная ночь.
Вековых криптомерий трепет
В объятьях у бури.
Не препоясаны чресла мечом, на шее висит сума, в руках — восемнадцатичастные четки. Похожу на монаха, но загрязнен пылью мирской, похожу на простолюдина, но волос на голове не имею. Пусть я не монах, но все, кто не носит узла из волос на макушке, причисляются к племени скитальцев, и не дозволено им являться перед богами.
Внизу, по долине Сайгё,17 бежит поток. Глядя на женщин, моющих в нем бататы, сказал:
Женщина моет бататы…
Будь я Сайгё,
18 я бы тогда
Песню сложил для нее…
В тот же день на обратном пути я зашел в чайную лавку, где женщина по имени Те,19 обратившись ко мне, попросила: «Сложи хокку, моему имени посвятив», и тут же достала кусок белого шелка, на котором я написал:
Орхидеей
Бабочка крылышки
Надушила.
Посетив уединенное жилище отшельника:
Плющ у стрехи.
Три-четыре бамбука. Порывы
Горного ветра.
В самом начале Долгой луны20 добрались до моих родных мест21: забудь-трава вокруг северного флигеля поблекла от инея, не осталось никаких следов.22 Все изменилось здесь за эти годы, братья и сестры поседели, глубокие морщины залегли у них меж бровей. «Хорошо хоть дожили…» — только и повторяли, других слов не находя, потом брат