В начале Богопокинутого месяца,65 когда погода была весьма переменчивой, я вдруг ощутил себя ничтожным листком, увлекаемым неведомо куда порывом ветра…
Странник —
Так называть меня будут отныне.
Первый дождик зимы.
И снова под сенью камелий
Буду искать я приют.
Вторую строфу сочинил некий Тетаро из Иваки,66 он оказался вместе с нами в хижине Кикаку и любезно вызвался проводить меня «до заставы».67
Нынче зима.
Вернешься же к нам с дарами
Из Есино.
Эти стихи, поднесенные мне благородным Росэном,68 стали первым подарком, полученным в знак прощания: все старинные друзья мои, и близкие и далекие, все ученики поспешили проведать меня и выказать мне свое расположение — одни принесли стихи, песни и прочие сочинения, другие — узелки с монетами на «обувку». Мне можно было не утруждать себя, запасаясь едой на три месяца.69 Легкое бумажное платье и теплое ватное, монашеский клобук, чулки — всем снабдили меня заботливо, так что ни иней, ни снег, никакие тяготы пути не были мне страшны. Некоторые устраивали катанье на лодках, задавали пиры в своих загородных домах, другие приходили с вином и закусками в мою травяную хижину, желая мне счастливого пути и сожалея о разлуке — словом, проводы получились излишне торжественными, создавалось впечатление, что собирают в путь чрезвычайно важную персону.
Так вот, если говорить о путевых дневниках, то господин Ки,70 монах Темэй71 и монахиня Абуцу72 истощили красоту слога и исчерпали чувства, после них все были на одно лицо: довольствуясь последками предшественников, они не добавили к написанному ими ничего нового. А уж тем более это не по силам человеку столь неглубоких знаний и заурядных способностей. «Сегодня с утра шел дождь, с полудня прояснилось», «здесь растет сосна, там — протекает такая-то река» — конечно же, так может написать всякий, но ежели ты лишен неповторимости Хуана и новизны Су,73 то уж лучше молчи. И все же увиденные по дороге красивые пейзажи невольно запечатлеваются в сердце, иногда же так хочется поведать кому-нибудь о тяготах и лишениях, выпадающих на долю путнику, обретающему ночлег в горной гостинице или на деревенском постоялом дворе! Видя в этом один из способов уподобиться облакам и подчинить себя воле ветра, начинаешь записывать все, что остается в твоей памяти, собираешь воедино случившееся позже и происшедшее раньше, полагая при этом, что люди, принимая твои записи за невнятное бормотание пьяного или бред спящего, отнесутся к ним не всерьез, а «как придется».74
Остановившись в Наруми:
«Взгляни, как темно
На Звездном мысу!» — не о том ли