И все же, оказавшись в положении бездомной собаки, Адальберт не раз мысленно кружил возле дома Крингеля. Он не помнил адреса, но внешний облик дома запомнил хорошо. Помнил и район: где-то неподалеку от Далема, в одном из переулков, выходящих на Кронпринцен-аллее.
Шли дни. С ненавистью смотрел Хессенштайн на своих соотечественников, расчищающих уличные завалы: о, если бы они с такой же энергией сражались! Он сторонился полевых кухонь, они часто встречались на его пути в никуда, — советские солдаты раздавали продовольствие немцам, главным образом детям.
В немногочисленные кинотеатры, один за другим открывшиеся в городе, Хессенштайн поначалу не заходил: это же чистая мышеловка, а вдруг советский патруль вздумает закрыть вход и выход и проверить у собравшихся в зале документы? Но однажды, прибившись к какому-то скоплению людей, он очутился в очереди и, к немалому своему удивлению, купил билет в кино. Будь что будет, решил он. Слоняться по улицам больше нет сил, в конце концов, в облаву можно попасть где угодно. До начала сеанса оставалось минут пять, и, отыскав свое место в слабо освещенном зале, Адальберт какое-то время предавался полузабытому удовольствию, бездумно глядел по сторонам под звуки электрооргана, исполнявшего популярные мелодии «Лили Марлен» и «Розамунда».
Погас свет, на экране появилась заставка кинохроники «Очевидец», зазвучал голос диктора: «Вы сами видите, вы сами слышите — судите же сами!» Советская агитка, подумал Адальберт, однако первые же кадры приковали его внимание. Показывали бывших главарей и идеологов нацистской Германии: сильно похудевший, с каким-то неуклюже заискивающим взглядом Геринг пытался сохранить достоинство перед кинокамерой; а вот и Кальтенбруннер; адмирал Дениц и бывшие члены его так называемого «правительства»… Неестественные позы, конвульсивная жестикуляция и мимика. «Неправдоподобно, и тем не менее факт, — безжалостно разил дикторский текст, — после того как Геринг сдался союзникам, он, обливаясь слезами, заявил, что он вовсе не сторонник Гитлера, а всего лишь бедная жертва Гитлера, и поэтому к нему не может быть никаких претензий… Бывший „лучший идеалист“ Гитлера алкоголик Лей был обнаружен в винном погребе своего верхнебаварского поместья. Когда его, как червя, вытащили из погреба, он попытался прибегнуть к тактике ежа — свернулся клубочком и, обливаясь холодным потом, заявил: „Я вовсе не мерзавец Лей, я никому не известный добропорядочный бюргер…“»
Кинохроника кончилась, начался фильм «Господин Зандерс ведет опасный образ жизни», первые кадры которого публика приветствовала одобрительным смехом. «Над чем смеются эти кретины?» — думал Адальберт, будучи не в силах сосредоточиться на фабуле.