— Речь не об этом, — возразила сестра Вероника. — Мы знаем свой долг, пан судья.
Теперь она погладила ребенка по голове.
— Так ее зовут Йоася, — сказала она. — Еще сегодня мы обучим ее молитве.
— Это может пригодиться, — сказал судья.
Сестра Вероника внимательно посмотрела на него.
— Она будет католическим ребенком, пан судья. Вы привели к нам не только ее тело, которое подстерегают ужасные страдания, но и заблудшую душу.
— А вы, сестра, считаете, что она уже успела заблудиться? Ей же всего четыре годика. Кто же здесь заблуждается?
— Понятно, наверное, что мы дадим ей католическое воспитание. Это наш долг перед ребенком. Ведь вы, пан судья, католик, так что мне нет нужды доказывать…
— Ну хорошо, — сказал судья Ромницкий и хотел уже закончить разговор, но внезапно в нем возникло чувство досады, вызванное двумя причинами. Что придется ему расстаться с этим милым, молчаливым ребенком. И что мучает его нечто важное, какое-то беспокойство или просто разочарование. И потому он сказал:
— Делайте, сестра, то, что считаете правильным. Но из этого ничего не получится.
— Из чего не получится?
— Из этого католицизма, сестра, — сказал судья и сам удивился тому, что в его голосе прозвучал оттенок злости, а возможно, даже и мстительности.
— Да что вы такое говорите, пан судья?! — сурово произнесла сестра Вероника.
— Тогда я вам кое-что скажу, сестра! Ну, задумайтесь сами хоть на минуту. Разве есть разные боги? Разве был то не единый и неизреченный Бог Всемогущий, который вывел нас из земли египетской, из дома неволи?! Тот самый, сестра, наш Господь Бог милостивый, тот, что явился Моисею в горящем кусте, взывал к Иакову, остановил нож Авраама над шеей Исаака. Это наш Бог, Создатель всех людей…
— Пан судья, да вспомните же о Спасителе! — воскликнула сестра.
— Я вам, сестра, хочу кое-что сказать, я скажу вам кое-что! Я католик, римский католик от деда-прадеда, польский шляхтич. Верю в Господа Иисуса, в покровительство пречистой Девы Марии, верю во все, что дала мне религия и моя милая Польша. И будьте любезны меня не прерывать, сестра, потому что меня не прерывают, меня даже сам президент Мостицкий[100] не прерывал, когда я говорил, хоть и не слишком по вкусу было ему выслушивать некоторые вещи. Так как же это будет, сестра?! Ведь Господь Бог провел эту девочку через пять тысяч лет, Господь Бог вел ее за ручку из города Ур в землю Ханаанскую, а потом в Египет, а потом в Иерусалим, а потом в плен вавилонский, а потом обратно в Святую землю, а потом по всему огромному миру, в Рим и Александрию, в Толедо и Майнц и, наконец, сюда, на Вислу. Ведь то сам Бог повелел этому ребенку истоптать всю землю от края до края, чтобы в результате она очутилась здесь, среди нас, в этом неистовом пожаре, в этом конце всех концов, где нет уже выбора, откуда уже некуда бежать, как только в эту самую нору нашего католицизма, нашей польскости, ибо здесь есть шанс сберечь жизнь этого ребенка. Так как же это будет с волей Божьей, сестра? Сквозь столько тысячелетий Бог вел Йоасю, чтобы другие люди могли познать Его, могли Его понять, чтобы мог прийти Спаситель, наш Господь Иисус, в которого мы верим и которого почитаем на Святом Кресте, потому что умер Он за нас, ради нашего спасения умер при Пилате Понтийском, сквозь столько тысячелетий вел ее Господь, чтобы теперь, у последней черты, пришлось ей сменить обличье, отречься от самой себя, потому что так угодно Адольфу Гитлеру? Прошу вас, сестра, окрестите ее, обучите молитве и катехизису, пусть зовут ее Йоася Богуцкая или Йоася Ковальчик, я, естественно, все устрою, через два, максимум через три дня будет готова метрика крещения, абсолютно безупречная. Абсолютно безупречная метрика после умершей католической девочки. Так что все будет в наилучшем порядке. Прошу вас. Трудитесь, сестра, над этим ребенком. По-христиански, по-католически и по-польски тоже! Думаю, что так и должно быть. Это необходимо для ее будущего, для ее спасения. Но я скажу вам, сестра, что об этом думаю. Мы здесь — это одно. А Господь Бог — совсем другое. И Господь Бог не допустит! Я крепко верю, сестра, что Он такого конца не допустит. И станет она еврейской женщиной, в один прекрасный день пробудится в ней еврейская женщина, и стряхнет она с себя чуждый прах, чтобы возвратиться туда, откуда пришла. И будет чрево ее плодовито, и произведет она на свет новых Маккавеев. Ибо не истребит Господь свой народ! Это говорю вам я, сестра. А теперь примите ее, сестра, и пусть она уверует в Господа нашего, Иисуса Христа, ибо это есть, как вы, сестра, прекрасно знаете, хлеб жизни. Но когда-нибудь пробудится в ней Юдифь, обнажит она меч и отсечет главу Олоферну.