— Один знакомый склонен уступить две миниатюры. Середина восемнадцатого века. Очень красивые. Но это семейная реликвия, пан Аполлинарий.
— У всех теперь семейные реликвии, даже средневековые, — вздохнул портной. — Когда можно взглянуть?
— Хоть завтра, — ответил Павелек. — Я мог бы тому человеку позвонить.
— Сколько? — легко бросил Куявский, нагибаясь, чтобы поправить шнурок на желтом шевровом ботинке.
— Посмотрите сначала, а потом поговорить надо.
— А не фальсификат? — спросил портной. — Есть один такой проказник в Ченстохове, он эти миниатюры изготовляет дюжинами.
— Но ведь вас обмануть невозможно, — искренне возразил Павелек. — В этих вещах вы разбираетесь лучше старых коллекционеров.
— Само собой, — сказал Куявский. — Только старые коллекционеры имели дело с порядочными людьми. То были довоенные времена. А теперь в народе другой дух. Ладно! Но завтра я не могу, встреча с важным клиентом. Договоритесь на послезавтра, пан Павелек.
— Вы завтра что-нибудь другое покупаете, пан Аполлинарий? — спросил Павелек.
Куявский рассмеялся:
— Да где там! Снимаю мерку для бриджей у одного фрица.
Возвращалась Феля. Уже почти стемнело. Она затянулась сигаретой, и красный огонек на мгновение осветил ее лицо. Прошла было мимо, но что-то вспомнила.
— Пан Куявский, — сказала Феля. — Помните того дворника из седьмого, а?
— Старика Кубуся? — спросил портной.
— Не старика, — ответила она. — Старик он и есть старик, не о нем речь. Тот косой, он еще называл меня Сиськой! Звал меня Феля-Сиська. Убили его позавчера на Зельной, стреляли там.
— Что вы! — воскликнул Куявский, хотя понятия не имел, о ком Феля рассказывает. — Убили на месте?
— Выстрел в сердце, — сказала Феля и потрясла рукой. Ключи громко зазвенели.
— Наверное, облава была, — сказал Павелек.
— Какая облава, какая облава, — отвергла предположение Феля. — Просто выпил лишку и полез на немца. А другой его застрелил. Прямо в сердце.
— Вот несчастье, — сказал Куявский. — Жаль человека.
— И получше, чем он, гибнут, — возразила Феля, повернулась и двинулась в темноту. Тяжело ступая, продолжала говорить про себя: — Феля-Сиська, тоже еще!
Портной Куявский тихо произнес:
— Насчет сиськи покойник был прав. Не знал я его. Но человека жалко. Что эти немцы вытворяют, что вытворяют…
Немного погодя они попрощались. Портной пошел в сторону Медовой, Павелек — к Старому Мясту. Портной думал о миниатюрах XVIII века, Павелек — об убитом мужчине. Испытал ли он боль, когда пуля попала в сердце? Как происходит умирание? Что видит человек в тот момент? Видит ли человек тогда Бога, является ли Он человеку, чтобы облегчить последнюю минуту, чтобы освободить человека от страха? Наверное, является в последнее мгновение, в последнем лучике света, который достигает зрачка, но никогда ранее, ибо человек мог бы выжить, выздороветь и рассказать другим, что он видел. Итак, Бог является лишь в тот момент, когда уже абсолютно уверен, что это смерть…