Тот же старец, ветхий, слабый,
Весь он высох, весь в морщинах,
Так же возится уныло
Он средь книг своих старинных.
Та же ветхая старушка
Все чулки чинит и вяжет,
Вечно молится, без клятвы
Слова старая не скажет.
Так живут они полвека,
С каждым годом жизнь их тише;
Тот же кот на том же месте;
Полусонный, ждет он мыши.
Стены — в серой паутине,
Как в запыленных волокнах.
Как когда-то, вижу груду
Мертвых мух на тусклых окнах.
Юный, бодрый мир остался
Там, за этими стенами.
Здесь все тихо, здесь вы те же,
Здесь истлеть бы вместе с вами!..
1891
Перевод Л. Яффе
О ветхие книги, страницы Талмуда,
сказания древней Аггады, —
у вас во мгновенья тоски одинокой
душа моя ищет услады.
Как червь, что зарылся в расселине камня,
таясь среди мрака и пыли,
так робко я кроюсь под сень вашей тайны
от злобного гнета насилий.
Во тьме непроглядной бреду по дороге,
и небо туманом одето —
вы рвете туманы, и льется мне в сердце
луч новый от вечного света.
И, бросив погоню за тенями жизни,
стихая под сенью Аггады,
я плачу, и тихо из груди родимой
впиваю напиток отрады.
Живу средь народов презренный и жалкий,
не смею дать волю рыданьям:
я столько рыдал бы, что слезы б иссякли,
но только с последним дыханьем.
Была прежде арфа — и арфу я скорбно
повесил на иве прибрежной,
и горько заплакал, и слезы ту арфу
умчали волною мятежной.
Ой, арфа, певица напевов Егуды!
Теперь эти струны разбиты —
а некогда пели псалмы Адонаю[9]
и гимны красе Шуламмиты[10]...
Угасли цари — песнопевцы Сиона;
ни трона, ни струнного звона...
Свирель моя скорбной голубкой тоскует
на чуждых реках Вавилона.
Но были в изгнаньи певцы и герои —
герои народного духа,
и отзвуки арфы звенели в их сердце
и в памяти чуткого слуха;
и вникли те люди в народную душу
пытливостью вещего взгляда,
и дивные звуки умолкнувшей арфы
спасли — и родилась Аггада!
И в дни морей скорби — как струн, я касаюсь,
страниц обветшалых рукою —
поплачу над ними о горе народном
и сердце мое успокою;
и вижу тогда я величье народа,
с главой выше горних туманов,
и чую душою, что черви воспрянут
и — верь! — победят великанов.
1892
Перевод В. Жаботинского
Не птицею, вольно и гордо раскинувшей смелые крылья,
Не львом, раздробившим затворы в стремленьи к пустыням и
воле, —
Собакой, побитой собакой, стыдясь своего же бессилья,
Бежал я сегодня далеко в широкое чистое поле.
И полем иду я и внемлю беседе меж Богом и нивой,
И слышу под ласками ветра шуршанье высокого стебля,
И шорох ползущего гада, и лепет потока ленивый,
И то, что рокочут колосья, тяжелые космы колебля.