Город (Саломон) - страница 22
уплотнялось, становилось частью его самого и тягостным бременем.
Беседа между Иве и функционером Национал-социалистической партии ни к чему не привела. - Почему вы не член партии? - сразу спросил функционер, еще довольно молодой господин, бывший офицер. - Я хочу точно сказать вам, - объяснял Иве, - что разделяет меня с вашей партией в первую очередь, - это принцип легальности партии. Функционер сделал легкое движение рукой, и Иве напряженно ждал, скажет ли он что-то, но он ничего не говорил. - Этот принцип легальности, - продолжил Иве по истечении маленькой, пустой паузы, - побудил вашего вождя, чтобы он по поводу взрывов бомб назначил вознаграждение тем из ваших приверженцев, которые привели бы доказательства, что эти покушения не исходили из партии. Этот поступок вашего вождя в весьма немалой степени способствовал выявлению заговора и аресту наших руководителей. Я пришел к вам, чтобы спросить вас о том, готова ли партия однозначно участвовать в нашей пропагандистской кампании для освобождения Клауса Хайма и других осужденных крестьян. - И что же вы можете предложить? - спросил господин с той сжатой краткостью, которую он считал очень военной. Иве объяснил, что крестьянское движение ни в коем случае не препятствует национал- социалистической агитации в провинции, и у него нет никакого намерения также и в будущем изменить это поведение, но все же, это зависит, несомненно, от того, какую позицию займет партия по жизненно важным вопросам движения. Он очень хорошо мог бы представить себе широкомасштабное сотрудничество...
- Условием, - сказал функционер, - является безусловное подчинение распоряжениям партии. - У крестьянского движения, - сказал Иве, - не было программы, у партии она есть... Функционер сделал легкое движение рукой, и Иве напряженно ждал, скажет ли он что-то, но он ничего не говорил. - И так как у нее есть программа, - Иве продолжил после маленькой паузы, - она уже должна терпеть то, что ее придерживаются. - Программа партии, - сказал господин,
- несомненно, направлена на сословное разделение. - Программа партии, - сказал Иве, - может только после вашей победы... - Мы победим, - прервал его функционер, и Иве вежливо заверил его, что он в этом не сомневается. Но он сомневается, что после победы партии сословное разделение может быть осуществлено, так сказать, конституционно, например, по схеме: §1) Третий Рейх разделен на сословия. §2) Этот закон вступает в силу немедленно. Значительно более необходимо использовать это уже теперь там, где первые зародыши этого разделения уже определенно существуют и готовятся, чтобы оттуда осуществить наступление. - Но это раскололо бы наступление, - возразил функционер. - Это дало бы наступлению резервы, без которых оно расколется, - сказал Иве. - Чего же вы требуете от нас? - спросил господин. - Мы требуем от вас последовательного отношения в преследовании того, что вы официально поставили себе целью, мы требуем, чтобы вы признавали в крестьянских вопросах те директивы, которые издает самая боевая часть крестьянства. - И если, - спросил господин, - мы не выполним это требование, не сможем его выполнить? - Тогда, - сказал Иве, - существуют сомнения в безусловности вашего желания, сомнения, которые не позволят нам, оценивать вас иначе, чем тех, с кем вы, по вашим утверждениям, боретесь. Функционер вытянул голову из воротника: - Кто нам противостоит... - Того застрелят, я знаю, - сказал Иве в тоске, - и при Филиппе мы увидимся вновь. Не мелите, все же, чепуху, сударь, перед вами дитмаршские крестьяне, а не редакторы издательства «Ульштайн». - Впрочем, - сказал функционер, - обязательные соглашения может принимать только общеимперское партийное руководство, его отдел сельского хозяйства. - Я думаю, - сказал Иве, - это излишне, и ушел. - Если ты хочешь узнать, что нужно, то не спрашивай об этом у бюрократов, - заметил Хиннерк, когда Иве рассказывал о неудаче этой беседы. - Почему вы не пошлете к черту ваших бюрократов? - спросил Иве. - Потому что мы партия, - сказал Хиннерк. - И почему вы являетесь партией? - Потому что у нас есть бюрократы; если серьезно, бюрократы существуют всегда, граждане тоже существуют всегда, оставим же им, пока они господствуют, также и их форму, партию. Но мы - это движение. - Кто такие «мы»? - спросил Иве. - Молодая команда, - сказал Хиннерк, - приходи в мой штурмовой отряд, это крутые парни, я говорю тебе, среди них парни, собранные из всех благотворительных столовых, от шестидесяти до ста бывших коммунистов, выброшенные гимназисты, исключенные студенты, старые фронтовики и молодые индейские вожди, и если кто их них еще не безработный, то не считается полноценным. - Прекрасная перспектива, - сказал Иве, - и вы тоже легальны? Хиннерк ухмыльнулся: Легальному все легально! - А что делает движение? Оно марширует, это я знаю, - произнес Иве сердито, - и ему наплевать, куда оно марширует, но начальнички-то знают, куда оно марширует, и им уже не наплевать; у нас уже были такие, конечно. - И разве не было хорошо, тогда, когда у нас уже это было? - спросил Хиннерк. Так это было, черт побери, очень хорошо. То, что приближается, все же, наступает не просто так, и уже тот простой факт, что маршируют, довел все до крайности. Кто знает, все же, хорошее это дело или плохое. Оно должно проявить себя, если оно хорошее, и если оно плохое, то оно должно ощутимо вонять. Мы маршируем ради дела, до тех пор, пока оно хорошее, и если оно портится, то мы больше не маршируем за него; кто, все же, подумает о нас, что у нас настолько нет чутья, чтобы мы маршировали без смысла? - Но это не значит ничего иного, - сказал Иве, - что дело остается хорошим, до тех пор, пока вы для него остаетесь приемлемой ношей. Но довольствуетесь ли вы тем, все же, что являетесь только весом? - Это значит, что дело является хорошим, до тех пор, пока оно посильно для нас, и если багаж препятствует нам в марше, то мы выбросим его. - А смысл, смысл?