— Подумать только, господин аббат, уже послезавтра утром вы будете в Париже! А знаете, мне кажется, будто я только вчера уехала из Оно. Как хороша там земля — жирная, желтая, точно золото! Да, уж она непохожа на здешнюю — тут земля сухая, тощая и пахнет серой. А какие у нас свежие, зеленые ивы над прозрачным ручьем! А рядом маленький лесок, весь заросший мхом! Здесь такого не сыщешь, у них и листья-то на деревьях словно из жести, их дурацкое солнце сжигает всю зелень. Господи боже! Первое время чего бы я ни дала за хороший дождь, который промочил бы меня насквозь, отмыл от здешней мерзкой пыли! У меня до сих пор сердце сжимается, как подумаю о ясных утрах в нашем краю, когда ночью прошел дождик и вся земля такая нежная, ласковая, будто улыбается после недавних слез… Нет, нет! Никогда я не приживусь в их чертовом Риме! Что за люди, что за страна!
Пьера забавляла ее упрямая верность своей родине, ее нежелание за четверть века свыкнуться с городом; она по-прежнему оставалась здесь чужестранкой, и этот край, освещенный ярким солнцем, с темной южной растительностью внушал ей ужас, ибо она родилась в ласковой стране с мягким климатом, стране, окутанной по утрам розовой дымкой тумана. Он и сам не мог без волнения думать о том, что скоро вновь увидит задумчивые, пленительные берега Сены.
— Но теперь, — спросил он, — когда ваша молодая хозяйка скончалась, что вас удерживает в Риме? Почему бы вам не уехать на родину вместе со мной?
Она взглянула на него с искренним удивлением:
— Как, уехать с вами, вернуться туда?.. Нет, господин аббат, это невозможно! Прежде всего это было бы черной неблагодарностью, ведь донна Серафина очень привыкла ко мне, а потом, разве не грешно покинуть ее и его высокопреосвященство, когда у них такое горе? Это было бы очень дурно! Да и что бы я стала делать там, на новом месте, сами посудите! Нет, видно, теперь уж моя нора здесь и больше нигде.
— Значит, вы никогда не увидите Оно?
— Уж, верно, никогда…
— И вас не огорчает, что вы будете лежать в этой земле, пахнущей серой?
Она рассмеялась от души:
— Ну, знаете, когда я помру, мне будет все равно, где ни лежать!.. Спать хорошо везде, право же, господин аббат! Чудно мне, почему вас так беспокоит, что с вами будет после смерти? Да ничего, черт возьми! Я только утешаюсь да радуюсь, когда говорю себе, что тогда со всем будет покончено и я смогу отдохнуть. Господь бог должен сделать это для нас, ведь мы так много трудились… Вы ведь знаете, я не больно-то набожна. Нет, нет! Но это не помешало мне вести себя честно и порядочно, и могу вам сказать, положа руку на сердце, что любовников у меня никогда не было. Когда говоришь об этом в моем возрасте, то кажешься дурой. А я все-таки говорю, потому, что это чистая правда.