Офицеров посадили в сани и под конвоем гусар повезли в Трилесы.
Солдаты должны были идти туда же пешком. Их согнали в кучу, как стадо. Они стояли в стороне от дороги прямо в снегу, окруженные живой изгородью всадников, и унылыми взглядами провожали проезжавшие мимо них по дороге офицерские сани. Неизвестно, что выражалось в этих взглядах: сожаление или тревожное ожидание собственной участи. Во всяком случае, в них не было никакого укора.
Кузьмин ехал вместе с Соловьевым. Кузьмин сидел слева, а Соловьев рядом с ним по правую руку.
Всю дорогу Кузьмин был странно весел. Он беспорядочно говорил о том, о другом и чему-то про себя улыбался.
— Славный Ипполит, славный, хороший! — повторял он с каким-то рассеянным, легкомысленным видом. — Ах, как все это славно! Свобода или смерть! И ведь правда прострелил себе череп!
И потом начинал вполголоса напевать:
Ай люли, ай люли,
То черниговцы пошли!..
Недалеко от Трилес Соловьев вдруг почувствовал озноб. Он был без шинели, она осталась в обозе.
С разрешения гусарского вахмистра, который верхом ехал сзади, Соловьев вышел из саней и пробежал некоторое время пешком. Потом он на ходу снова вскочил в сани и, усаживаясь, оперся на плечо Кузьмина. Тот дернулся, как от сильной боли.
— Что с тобой? — удивился Соловьев.
— Ничего, — ответил Кузьмин. И прибавил на ухо. Не сказывай никому: я ранен.
— Что за глупости! — обеспокоился Соловьев. — Сейчас приедем, и я перевяжу тебе рану.
— Пустое! — с беззаботной улыбкой сказал Кузьмин — Рана пустяки, пройдет и без пластыря. Посмотри лучше какое славное небо! Ах, если бы ты знал, как все это славно!
И он снова запел:
За солдатскую за долю,
За мужицкую за волю
На тиранов, на господ…
И неожиданно с усмешкой докончил:
Скоро встанет весь народ!
Окруженные гусарами сани с пленными офицерами на околице Трилес были встречены молчаливой толпой крестьян, которые по случаю воскресного дня были одеты в праздничные одежды.
Тут же гурьбой стояли мальчуганы.
Кузьмин, заметив их, весело кивнул им головой.
— Это мои ребята! — сказал он Соловьеву.
Мальчики улыбались робко и нерешительно. Маленький Тараска побежал было к саням, чтобы прицепиться сзади, но гусар отогнал его прочь.
— Ничего, малец! — крикнул ему Кузьмин. — В снежки еще поиграем, песням новым выучу!
По приезде в Трилесы всех офицеров поместили в корчме, в одной большой комнате. Рядом, за перегородкой, находился караул из оранских гусар. Двое часовых были поставлены в комнате арестованных у дверей. Цепь гусар окружала корчму снаружи.
Девятьсот взятых нижних чинов были все вместе заперты на пустовавшем скотном дворе за деревней.