— Мишка! Мишка, держись! — и на ходу кивнув девочке. — Не стой, перевяжи Тарасия! — повел коня в сторону фургона, где колдовала над ранеными Юлька.
Время, казалось, остановило свой бег для лекарей и их помощников. Уже и дым костров смешался утренним туманом, уже заблестели под первыми лучами солнца капли осенней росы, а раненых все не убавлялось — Волчок с Вороном рыскали всю ночь по болотным зарослям в поисках раненных, а потом оставшиеся невредимыми ратники и отроки младшей стражи выносили найденных к месту временной стоянки обоза. Не хватило тряпиц для примотки сухого мха, и Бурей велел всем, кому можется, драть ивовое лыко.
А в крытой повозке, что стояла чуть в отдалении на сухом пригорке, сидела, зажмурившись, Юлька и всеми мыслями своим старалась передать жизненную силу через руки, обхватив ими перевязанную голову молодого сотника, пришедшего в сознание только сейчас. Повязка полностью закрывала лоб — особенно досталось все той же многострадальной брови — и переносицу.
Мишке трудно было не только дышать, но и поворачивать голову. Казалось, что в мозги закачали ведро воды, и их распирало так, что готовы вылезти глаза. А каждое прошептанное слово давалось через силу, сводя болью мышцы лица.
— Ты молчи, лежи тихонечко и не кручинься ни о чем. Ударили тебя сильно, даже шлем погнулся. Вот и обеспамятовал. Но кость цела, так что все хорошо будет. Только почувствуй силу, что через руки посылаю, и сердцем ее ощути. Льется она журчащим весенним ручьем и несет в каждой капельке своей искорки жизненного огня. Прими и напитайся, наполнись и восстань…
Слова лекарки наплывали на сознание, как спокойные волны прибоя и опять уходили, оставляя раненого в кромешной пустоте беспамятства. Безвольное тело, досуха выжатое двойным гнетом физической усталости и горечи поражения, отказывалось повиноваться.
— Мишаня! — снова теребила его слабые безвольные руки Юлька. — Не поддавайся! Вспомни, как зимой, на дороге, Демку лечили. Непременно встать надо, ждут, надеются, нужен ты.
— О ветер, ветрило! Повей, господине, на моего ладу, вынеси слабость и боль…-
Затуманенный разум, не в состоянии взять власть над телом, полностью переставал осознавать смысл сказанного, все глубже и глубже погружаясь в сон.
Луг из того, прежнего детства. Окаймленный кустами душистой акации, покрытый бархатным ковром цветущего клевера. Бескрайне-глубокую синеву неба перечерчивает стайка стрижей. А посреди этой благодати кружит лебедушкой она, Юленька, размахивая как крыльями длинными рукавами белоснежной рубахи.