Недавно я перечитал эту книгу, которую, как ни удивительно, нашел в библиотеке Иллинойского университета, рядом с которым сейчас живу. Перечитал я ее со смешанным чувством: в своих судебных речах Россельс был вынужден постоянно маскировать свои убеждения дореволюционного адвоката-гуманиста терминами советской юридической казуистики. Для него, как и для каждого хорошего адвоката, главным было добиться результата – оправдания или хотя бы минимального приговора.
Суд в Советском Союзе состоял из трех человек: судьи и двух так называемых народных заседателей. Судья имел юридическое образование, а народные заседатели выдвигались «из народа» и, как правило, делали то, что им говорил судья. Советский «защитник», то есть адвокат, фактически имел дело с одним человеком – судьей, психологию которого он должен был знать до тонкостей и ни в коем случае не настроить его против себя и своих подзащитных. Дедушкины речи показывают, как он выбирал стратегию, приспосабливаясь к обстоятельствам дела и, по-видимому, к личным особенностям судьи и прокурора.
В большинстве своих речей Россельс был вынужден так или иначе спекулировать на советских идеологических штампах. Один из наиболее ярких примеров такого рода – защита молодого парня, который в порядке самообороны ранил ножом пьяного хулигана, напавшего на него на улице. Советский закон относился к правам индивидуума с таким пренебрежением, что дедушке пришлось выдвинуть совершенно абсурдный силлогизм: обороняющийся – часть советского общества; оборона советского общества – священная обязанность каждого советского человека; поэтому, защищая себя, человек защищает часть советского общества, то есть выполняет свою общественную обязанность. Парню дали короткий срок, который он уже успел отсидеть, и его освободили прямо в зале суда.
В другом деле группа комсомольских активистов отправилась домой к отстающему однокласснику, чтобы поговорить с его отцом, который – как выяснилось на суде – за малейшие проступки сына порол. Несчастный двоечник подкараулил группу в подъезде и побил главного активиста. Россельс защищал «обидчика», используя те же спекулятивные рассуждения о воспитательной роли советской школы, что и прокурор. Процесс закончился победой защиты.
И все же, как свидетельствует сборник, Владимир Львович иногда обходился без советской демагогии. Например, в одном из дел он защищал милиционера, которого оговорила в предсмертной записке психически неуравновешенная девушка, покончившая с собой. До этого девушка инсценировала вторжение в дом насильников, а когда поняла, что разоблачение неизбежно, бросилась под поезд. Разбирая поступки этой девушки, Россельс продемонстрировал высочайший уровень психологического анализа, свойственный дореволюционным классикам адвокатуры, и добился оправдания подзащитного.