Еще одна большая проблема. Нам сегодня, как воздух, нужна большая инвентаризация страны. Мы очень плохо представляем себе, каким ресурсом сегодня владеем». (Последний тезис восходил к впечатлениям от раздачи танкера с соляркой.)
Он задумался. Избыток проблем настраивал на удручающий лад. Чтобы избежать этого, он по размышлении решил заменить их на слово «приоритеты». В самом этом слове содержалось что-то волевое, показывающее, что проблемы уже решаются.
И с новой строки вывел покрупнее:
«О наших приоритетах.
Наш приоритет — побороть собственную бедность. Надо самим себе однажды сказать: мы — богатая страна бедных людей».
Воспоминание о пенсионерах в Вытегре породило абзац:
«Возвратить им положенный долг — уже не просто социальная, но в полном смысле политическая и нравственная задача».
Бой на рынке лег в основание строк:
«Наш приоритет — защита рынка от незаконного вторжения, как чиновного, так и криминального.
Наш приоритет — это возрождение личного достоинства граждан во имя высокого национального достоинства страны.
Наш приоритет — строить внешнюю политику исходя из национальных интересов собственной страны. Надо признать верховенство внутренних целей над внешними.
У нового поколения появился великий исторический шанс построить Россию, которую не стыдно передать своим детям».
И завершил свою мысль так:
«Объединив усилия, мы все насущные задачи решим — одну за другой».
Объединение усилий следовало как-то подчеркнуть, обосновать общностью цели, и после мучительных поисков и сомнений она была обозначена так:
«О нашей общей цели.
Если искать лозунг для моей позиции, то он очень простой.
Это достойная жизнь. Как вижу нашу жизнь и я сам, будучи русским человеком».
Желудок сегодня давал себя знать, поэтому Иванов-Седьмой отхлебнул принесенного с завтрака киселя и запил его разведенным порошковым молоком. Он углубился в видения достойной жизни, как видел ее сам, принявшие под влиянием этих напитков какие-то фольклорные образы, когда мысль его была отвлечена тяжелыми шагами по карапасной палубе.
Шаги близились, и звучали так, как могли бы звучать размеренные удары металлического или каменного груза по металлу. Так мог бы шагать Каменный гость.
Дверь каюты отворилась, и в нее боком, пригнувшись, втиснулся огромный человек, сплошь закованный в железные латы. При рассмотрении это оказались не латы, а сплошное чугунное литье. Местами чугун позеленел от атмосферных окислов и всякой дряни и даже был кое-где засижен буро-белесыми отметками голубей.
— Здрав будь, боярин,— сказал этот человек-статуя, распрямляясь и упершись навершием чугунного шлема в потолок каюты. Голос его не гудел чугуном, как можно было бы ожидать, а прозвучал неожиданно тонко и с заметной простудной гундосостью.