Наверх по винтовой лестнице поднимался уже помедленнее, ноги устали. Нажал рычаг, вылез из могилы, отряхнулся, аккуратно прикрыв всё за собой и присыпав щель песочком. Уф, сто лет не выбирался из Оборотного с таким спокойствием и комфортом. Обычно всё в спешке, суете, погоне, выстрелах в спину, угрозах и проклятиях всех мастей. Но что самое приятное, на окраине кладбища, у той самой берёзы с дуплом, меня терпеливо ожидал мой верный денщик.
— Давно сидишь?
— Не очень, дело-то не к ночи. Пришёл до обеда, хотел побеседовать, поболтать немного про одну недотрогу, что из твоего дяди шута ладит!
— Ух ты! — восхитился я, присаживаясь рядом с ним на травку. — Неужели и вправду всё так запущено?
Прохор сочувственно покачал бородой, вынул из-за пазухи чистую тряпицу и развернул передо мной скромную трапезу — ломоть ржаного хлеба, два варёных яичка да луковица.
— Ешь покуда. У Катеньки своей, что ль, такой шашкой разжился?
— Не-а. — Чавкая, я развернул «подарок» грузинского батюшки рукоятью к Прохору, и он неспешно вытянул клинок. — Отец Григорий одолжил на время. Дамасская сталь, Аббас-Мирза, ей уже два века, а она до сих пор как лоза виноградная!
— Шашка знатная, — не лапая лезвие пальцами, признал мой наставник. — Весу и не ощущается совсем, и руку в ударе сама ведёт. Вот только думаю, не кавказская это работа. Видишь желобок вдоль обуха? По сути, он не нужен, толку в нём ноль, выпендрёжность одна. Однако так вот немецкие мастера из Золингена свои изделия украшали. Мелочь незаметная, но почерк автора хранит…
— Так что, наши горцы у немцев себе шашки покупали?
— По-всякому было. И сами ковали, и у немцев да итальянцев брали. Саму сабельную полосу выкупят, а уж точили и украшали здесь кому как угораздилось. И вот тебе мой совет, хлопчик, ты энту шашку не отдавай!
— Да я и не собирался…
— Растёшь умом, — хлопнул меня по спине старый казак, возвращая клинок в погружные ножны. — Отцу Григорию, морде нечистой с профилем козлиным, мы чё-нить равноценное в обмен сыщем. А ты расскажи-ка, что там у тебя в Оборотном было?
— Ничего особо интересного, — соврал я. — Лучше ты расскажи, что у нас в полку с этой жёлтой заразой и с чего моего нежно любимого дядюшку так резво понесло в сети Гименея? Чего он там не видел?
— Не кончится добром, раз толкнул бес в ребро! Он уж стихами пишет, на портрет её дышит, а ей, воображульке, всё балы да танцульки…
Вот примерно в таком ключе, бегло перекусив, я выслушивал поэтическую и печальную историю внеплановой лавинообразной влюблённости моего знаменитого родственника. По совести признать, сама Маргарита Афанасьевна, младшая дочка местного губернатора, действительно была милейшим и воздушнейшим созданием. Хорошо, что мой дядя резко перестал на наш счёт купидонить, познакомившись с Катенькой. А уж он-то много войн прошёл, научился трезво оценивать опасность, но речь не об этом.