Фабричная парковка была полна бегущих людей: кто в шапках из полиэтиленовых пакетов, кто под зонтом, их плечи опережали ноги, когда они ныряли в двери.
В конторе горел свет, желтя старый деревянный пол. Окна были закрыты из-за дождя, и поэтому в комнате веяло зимой — столь необычное чувство в разгар лета, которому, казалось, ни конца ни края, но оно и вправду было нескончаемым.
Эйвери Кларк не показал Исабель фотографии своего отпуска в горах на озере Наттетук. Он вообще ничего не рассказал о семейном отдыхе, за исключением упоминания, довольно равнодушного впрочем, что да, действительно, дождь шел и там.
— Ах, какая жалость, — сказала Исабель, стоя в дверях аквариума.
— У вас здесь все в порядке? — спросил Эйвери. Он порылся в ящике стола. И повторил, быстро взглянув на нее: — Без происшествий, надеюсь?
— Ну… нет, — сказала она медленно, переступив через порог.
Она была готова рассказать ему подробно, что были небольшие недоразумения с Ленорой, но увидела, вернее, почувствовала, что ему это неинтересно. Более того, он не хотел знать, что происходило в его отсутствие.
— Отлично. Рад это слышать. — Он провел пальцем по стопке бумаг на столе и принялся изучать расписание деловых встреч. — Я уверен, что с переменой погоды каждый чувствует себя лучше.
— Ах, и я так думаю. По большей части. Ясное дело.
Через стеклянную стену кабинета Исабель видела Дотти Браун: та сидела за столом, ничего не делала, не участвовала в разговоре и не подозревала, что за ней наблюдают. На лице Дотти застыло выражение беззащитности, полной доверчивости, какое бывает у ребенка, который испуган навечно, и озноб пробежал по телу Исабель от этого зрелища.
Дня два еще слегка поморосило, потом небеса внезапно прояснились, и упала тьма, только яркие полоски невидимого заката полыхнули у самой линии горизонта. В ту ночь звезды взошли дружно: Пояс Ориона, Большая и Малая Медведицы, брызги Млечного Пути — все они выстроились и мерцали на поверхности глубокого и неподвижного небесного океана.
Рано утром нежные полоски облаков высоко в небе были похожи на тонкий ледок по бокам синей керамической чаши.
Невидимые в ярком свете, ворковали горлицы, крикливые кардиналы и дрозды стремительно перелетали с дерева на дерево.
Жена хозяина молочной фермы миссис Томпсон, стоя на заднем крыльце, сказала, ни к кому не обращаясь:
— Нет, вы только послушайте этих птиц.
И действительно, утренний птичий гомон казался еще звучнее в этом мягком, завороженном воздухе.
И все же было удивительно, что после целого лета постоянных жалоб мало кто упоминал об этой перемене в погоде. Может быть, потому, что все просто стало на свои места и утомленные лужайки, темневшие бурыми заплатами, вдруг, после полутора недель дождей, снова зазеленели. Даже кора на березах выглядела посвежевшей, мягкой и чистой, а листья умиротворенно покоились в солнечном безветрии.