Как ужасно, что все заметили ее отчаяние. И он заметил.
Мистер Робертсон долго и пристально смотрел на нее. Она вспыхнула и уставилась на крышку парты, но сквозь завесу волос заметила этот его бесстрастный внимательный взгляд.
— Неужели? — наконец спросил он.
Голову Эми окатило жаркой волной. Она смотрела, как его пальцы неторопливо поглаживают бороду прямо под нижней губой, где выделялось рыжеватое пятно.
— Знаете, а я думал, актрисой, — сказал он, задумчиво глядя на нее.
Краем глаза Эми заметила, что Флип Роули заинтересованно повернулся в ее сторону. Наверное, весь класс теперь вот так же удивленно уставился на нее.
А мистер Робертсон так и стоял, опершись на подоконник, как будто всю жизнь только и делал, что обдумывал сказанное.
— А может быть, поэтом.
Сердце Эми чуть не выскочило от этих слов. Откуда он знает про тетрадку ее стихов в обувной коробке под кроватью? Как он узнал, что несколько лет назад она выучила наизусть стихи Эдны Сент-Винсент Миллей и осенним утром шла в школу, восклицая в душе: «Мир, как тебя покрепче мне обнять?» А потом уныло брела после школы домой, вышаркивая усталыми ногами слова: «Грусть, как бесконечный дождь, в душу мне стучит».
Не мог он знать об этом! Но он все же знал, иначе сказал бы, что поэтом станет Мэрианн Бамбл или этот заика Кевин Томпкинсон.
— Как ваше имя?
— Эми.
Он приложил ладонь к уху, приподняв брови, а она откашлялась и повторила:
— Эми.
— А фамилия?
— Гудроу.
Учитель повернулся и снова прошел по классу, прислонился к доске и ненароком уперся в стену отставленной ногой. Он смотрел мимо нее, и Эми решила, что на этом разговор о ней закончен. Но вдруг последовал еще один вопрос:
— Эми, неужели вы на самом деле хотите быть учительницей?
И она уже готова была признаться, что нет, что она с удовольствием стала бы поэтом, но тут он совершил промах:
— А может, просто ваша мама считает, что так было бы хорошо? — спросил он, подняв подбородок.
Обиднее всего, что это была правда. Конечно, это Исабель решила, ведь она сама когда-то мечтала стать учительницей. Собственно, ничего плохого в этом не было. Эми так и представляла себе большую часть своей жизни.
— Я хочу стать учительницей, — тихо ответила она и почувствовала, что он поставил на ней крест своим равнодушным «хорошо».
Сара Дженнингс решила пойти в клоуны и уехать с цирком шапито. Мистер Робертсон дружески закивал, выражая самую горячую поддержку и уважение.
Эми его возненавидела. Она ненавидела его манеру сидеть на столе, поставив одну ногу на стул, и привычку закатывать рукава. За исключением первого дня, он больше никогда не надевал пиджака. Зато потерял галстук и стал закатывать рукава рубашки. Она ненавидела, когда он кивал, как петух. Когда ерошил испачканной мелом пятерней свою курчавую шевелюру, когда он спрыгивал со стола и устремлялся к доске, писал цифры, рисовал треугольники и с такой силой ставил точку, что мел ломался надвое, куски рассыпались по полу, а он порой даже не подбирал их, словно объяснение было слишком важно, слишком существенно, чтобы отвлекаться на какой-то там мел.