Среди всеобщей истомы и вялости одна женщина стояла особняком. Точнее говоря, она «сидела особняком». Ее звали Исабель Гудроу, и, поскольку она была секретаршей Эйвери Кларка, ей полагался отдельный стол напротив застекленного кабинета шефа. Это странное сооружение было сконструировано из деревянных панелей и больших стеклянных витрин (очевидно, для того, чтобы босс мог присматривать за подчиненными, но он редко отрывал взгляд от стола), и служащие между собой называли его «аквариумом». Статус личного секретаря босса выделял Исабель Гудроу среди остальных женщин, но она и без этого отличалась от них. Например, безукоризненным стилем в одежде. И даже в такую жару она носила колготки. На первый взгляд она могла показаться хорошенькой, но, присмотревшись повнимательнее, можно было заметить, что до хорошенькой ей далеко — слишком заурядной была ее внешность. Обычные волосы — тонкие, темно-русые, стянутые в пучок или свернутые в узел. Эта прическа старила ее — придавала сходство с маленькой школьной училкой, а в карих глазах ее застыло вечное удивление.
В то время как остальные женщины то и дело отдувались и бегали к автомату с газировкой, жаловались на ломоту в спине и отеки на ногах, предостерегая друг друга ни в коем случае не снимать туфли, потому что их потом в жизни не наденешь обратно, Исабель Гудроу оставалась совершенно невозмутимой. Исабель Гудроу просто сидела за столом — колени вместе, плечи расправлены — и печатала с неизменной скоростью. У нее была необыкновенная шея. Для такой маленькой женщины она казалась несоразмерно длинной и вырастала из воротничка, подобно шее лебедя, который плавал тем летом в водах помертвелой реки, безмятежно скользя вдоль ее пенистых берегов.
Впрочем, такой шея Исабель представлялась ее дочери Эми — шестнадцатилетней девушке, которая с недавних пор испытывала неприязнь при виде не только шеи своей матери, а и вообще при виде своей матери и которой в любом случае было не до лебедей. Эми очень мало походила на свою мать. Если у матери волосы были тусклые и тонкие, то у Эми — густые и золотисто-пестрые. Даже теперь, подстриженные так коротко, что едва прикрывали уши, они выглядели сильными и здоровыми. Эми была высокой девушкой, большерукой и большеногой. Но в глазах, хоть они и были крупнее, чем у матери, нет-нет да и появлялось все то же осторожно-удивленное выражение. Тем, на ком останавливался этот взгляд, становилось не по себе. Однако природная застенчивость не позволяла Эми подолгу засматриваться на кого-либо. Она предпочитала быстро взглянуть на человека краем глаза, прежде чем отвернуться. В любом случае Эми не догадывалась о том впечатлении, которое производит ее взгляд, несмотря на то что прежде она потратила не один час, изучая в одиночестве свое отражение в каждом попавшемся на глаза зеркале.