— А я не стала.
— Так тебе же оставили придатки, — снова кивнула Арлин, уж она-то знала, что говорит. — А Дот выскоблили подчистую.
— А моя мама страшно мучается от приливов, — сказал кто-то, и сердцебиение Эми, к счастью, стало утихать, жар отхлынул от лица — озабоченный Уолли был забыт, все стали обсуждать климактерические приливы и затяжные истерики.
Исабель завернула недоеденный сэндвич и убрала в пакет.
— И правда, так тепло, что есть не хочется, — пробормотала она, обращаясь к Толстухе Бев. Эми еще не слышала, чтобы мать упоминала о жаре.
— Господи, хорошо бы! — хохотнула Бев, и ее могучая грудь всколыхнулась. — Но никакая жара не может умерить мой аппетит.
Улыбнувшись, Исабель достала из сумочки помаду. Эми зевнула, внезапно ощутив усталость, настолько сильную, что захотелось положить голову на стол и заснуть.
— Детка, ты меня удивляешь. — Толстуха Бев только что прикурила и разглядывала Эми сквозь облако дыма. Она сняла с губы табачную крошку и внимательно осмотрела, прежде чем сбросить на пол. — С чего это ты вдруг решила так коротко подстричься?
Черная тетива вибрировала, приглушенно жужжа. Эми невольно взглянула на мать. Исабель подкрашивала губы, глядясь в маленькое зеркальце. Рука с губной помадой замерла.
— Нет, стрижка очень миленькая, очень. Я просто удивилась — ведь у тебя была такая роскошная копна волос.
Эми отвернулась к окну, пощипывая мочку уха. Женщины поднимались со своих мест, выбрасывали в мусор пустые пакеты из-под завтраков, стряхивали крошки с одежды, позевывали, прикрывая рты ладонями.
— Наверно, так тебе прохладнее, — предположила Толстуха Бев.
— Да, намного. — Эми взглянула на нее и вышла.
Толстуха шумно вздохнула:
— Ладно, Исабель, пошли, пора нам снова в соляные копи.
Исабель легонько сжала накрашенные губы и защелкнула косметичку.
— Пошли, — сказала она, не глядя на Эми, — да уж, покой нам только снится.
Но у Исабель была собственная история. Много лет назад, когда она появилась в городке, сняла у старого Крейна дом на Двадцать втором шоссе и завезла туда нехитрые пожитки и малолетнюю дочь (дитя с кудрявой светлой головкой и серьезными глазами), то навела шороху как среди прихожан местной конгрегационной церкви, так и среди работниц фабричной конторы, куда она пошла работать.
Молодая Исабель Гудроу общительностью не отличалась. Все, что удалось из нее выудить: и муж, и родители ее умерли, а она переехала вниз по течению реки в поисках лучшей жизни и пристойного заработка. Больше ничего. Хотя кое-кто и заметил, что сначала у нее на пальце было обручальное кольцо, но вскоре исчезло.