История «княжны Таракановой» известна с её слов, записанных на допросах в Петропавловской крепости. Последующие историки делали свои выводы именно на данных их этих протоколов, не принимая во внимание следующее обстоятельство: все допросы вели только два человека — Голицын и Ушаков.
Чин фельдмаршала относился к 1 классу «Табели о рангах» и соответствовал канцлеру, т.е. почти премьер-министру. Коллежский асессор состоял в 9 классе и приравнивался к премьер-майору или секунд-майору. «Княжна», это известно, не говорила по-русски, и допрос мог идти, например, на французском языке. Голицын должен был владеть им, а вот Ушаков — неизвестно. Но даже если и он знал иностранный язык (что очень вероятно), то субординация (подчинение младшего по чину старшему) была в ту эпоху жесточайшая. На основании этого можно сделать предположение, что записывавший показания «княжны» Ушаков мог по приказу Голицына прямо в камере что-то не зафиксировать либо извратить смысл слов узницы — короче, просто сфальсифицировать протокол. Тараканова в этом случае не могла бы ничего понять, поскольку не понимала по-русски! Фальсифицировались не все показания подряд, а только то, что могло представлять угрозу для… масонов, «расцвет» которых в России приходится как раз на эпоху Пугачёва и Таракановой!
Голицын был масоном, мог быть им и Ушаков, вполне возможно, что к «вольным каменщикам» относился и «подследственный» Михаил Доманский. На допросах он сначала заявил, что «княжна» не раз называла себя дочерью Елизаветы Петровны, но потом полностью отказался от своих показаний. Чтобы вернуть Доманского к первому признанию, ему сделали очную ставку с самозванкой. Он умолял её подтвердить то, что она когда-то говорила ему, но узница наотрез отказалась сделать это, заявив, что у Доманского помутился рассудок.
Если Доманскому ещё в Италии приказали-предложили вести игру до конца, пообещав «вытащить» его в случае провала, то можно понять его действия с отказом от первоначальных показаний, приведших к очной ставке. Очную ставку должны были провести обязательно, она фиксировалась в протоколе. Отказ же узницы подтвердить слова Доманского превращал его из соучастника в… просто любовника, попавшего под арест случайно, «за компанию».
Но камера в «Петропавловке» — не солнечная Италия, у «княжны» резко обострилась чахотка, к тому же есть сведения, что она была беременна от Алексея Орлова. В начале июня самозванка написала письмо Екатерине, прося о личной встрече и обещая сообщить какие-то важные сведения. Письмо было подписано именем Елизаветы, что привело Екатерину в ярость, и она приказала Голицыну ужесточить узнице тюремный режим. Встреча не состоялась.