Это, конечно, поступок жестковатый, но зато у евреев появилась набережная с этим широким пляжем, с этим песком и с перевернутыми лодками у самой воды.
В ранний час на пляже не было ни души. По набережной изредка проезжали машины, неподалеку от порывов ветра хлопал брезент навеса пляжного ресторана, да в воздухе с резкими криками качались чайки.
Очень далеко на траверсе неподвижно стоял корабль, видимо ожидая захода в порт.
– Как тут хорошо, – с какой-то истинно русской тоской сказал Коля, елозя босыми ногами по песку. – Так тепло!
– Да, хорошо, – подтвердил я, бессмысленно глядя на панораму с кораблем.
– У нас в Петушках тоже можно посидеть на перевернутых лодках, – добавил Коля. – Они у нас возле пруда валяются. Бывало, сядешь и валенками снег разгребаешь. Точно, как тут.
– Почему валенками? – Я очнулся от магической прострации.
– У нас зимой минус сорок, а летом пруд сильно воняет – в него мусор бросают.
Коля задумался.
– Может, мне сказать Иоси, что я еврей, и остаться? – внезапно спросил он с каким-то озарением.
Мне стало Колю неимоверно жаль, но истина была дороже.
– Нам тут нечего делать, – сказал я намеренно жестко. – Ты не еврей, ты не знаешь иврит. Да и своих журналистов тут полно.
– А я пойду к ним в Шабак, – с вызовом произнес писклявый. – Иоси меня научит драться и стрелять!..
Коля внезапно умолк, уткнулся взглядом в песок и задвигал желваками.
Я все понял. Да и как было не понять «радостную» жизнь журналиста в российской провинции.
– Тебя что, бьют?
– Бьют, – грустно подтвердил Коля. – Меня одна бригада три раза била. Первый раз в подъезде. Еще били возле пруда. А один раз прямо у редакции – даже руку сломали, чтобы не писал. Кастетом били, сказали, что убьют. И правда, хотели убить – так я в редакцию заполз, прямо в кабинет к главному редактору.
– И что он?
– Сказал, больше о них не писать. Даже приказал. А что делать – у него трое детей…
– А ты в милицию ходил?
– Так милиционеры меня и били, – вздохнул Коля и потер руку.
– Ладно, пошли, искупаемся перед помидорами, – я резко сменил тему.
Мы сбросили одежду, аккуратно сложив ее на лодку.
Конечно, нельзя сказать, что мы были одеты по последней пляжной моде – собственно, ничего специально пляжного на нас не было.
Но наши трусы – у меня в полоску, а у Коли в цветочек, никого не могли смутить: свидетелей нашего потенциального позора не было – все евреи еще крепко спали.
Видимо, у каждого человека с морем свои отношения – кто-то любит скользить по волне на доске, кто-то плыть до буйка.
Что касается меня, то я делаю так – просто захожу в воду по горло и отмокаю, как белье.