Сафи бабочкой сложила ладони перед лицом, низко поклонилась и безмолвно исчезла в черноте дверного проема.
— Гуса! — негромко позвал он, не поворачивая головы.
— Я здесь, масса! — прогудел черный великан.
— Возьми этого слизняка и привяжи к мачте по другую сторону распятия! Пусть, пока жив, наш падре крепко помолится за его пропащую душу, а заодно вспомнит все заупокойные молитвы! Боюсь, что, как только мы достигнем Сатуальпы, они нам пригодятся!
— Ты, кажется, собирался торговать с ними, Норман, — сказал падре.
— Боюсь, что у меня не хватит монет, а этого назидания, — он с силой вонзил в темя вора зубчатое колесико шпоры, — будет недостаточно для всей моей сволочи! А когда у меня не хватает плоских золотых монет, я начинаю расплачиваться круглыми свинцовыми!
И он громко раскатисто захохотал.
— Гуса, займись! — бросил он напоследок и, переступив через распластавшегося на палубе человека, скрылся в своей каюте, плотно прикрыв за собой дверь.
Черный великан перехватил факел в левую руку, наклонился над вором, сгреб его за плечо и без всякого усилия поставил на ноги.
— Лестницу! — коротко приказал он. — Ставить к мачте! Залезать вверх! Руки на реи!
Вор покорно исполнил все, что от него требовалось. Он приволок от борта деревянную лесенку с двумя крючьями, приставил ее к мачте по другую сторону резного распятия и поднялся по ней к ногам уже устроившегося на рее Гусы. Изредка он поднимал голову и исподлобья простреливал глазами окружавший корабль полумрак. В эти мгновения падре так низко склонялся над своими четками, что его ровно и гладко выбритое темя ловило пляшущее пламя факела и обращалось в маленькое круглое зеркальце. Бородатый матрос в черной простреленной шляпе и с большим кольцом в ухе едва заметно переводил штурвал, держась за рукоятку изуродованной трехпалой кистью, и неподвижным взглядом смотрел вперед, туда, где на слабо мерцающем фоне моря рисовалась носовая статуя деревянной женщины с обнаженной грудью.
Вор поднялся по ступеням под самую рею и сам, без всякой команды, развернулся спиной к мачте и широко раскинул руки в стороны. Гуса уперся пятками в его грудь и быстро, без единого звука и лишнего движения, толстыми веревками примотал к реям запястья вора. Тот безучастно свесил голову набок и посмотрел вниз на палубу так, словно все происходящее не имеет к нему никакого отношения. И только когда Гуса, спустившись на несколько ступенек, начал широким ремнем притягивать к мачте скрещенные лодыжки, гардар склонился к нему, как мог, и негромко, но отчетливо произнес: «Гуса, убей меня!»