У телохранителя Лакомба, стоявшего рядом с Лафлином, от удивления отвисла челюсть.
— Бог мой! Эти крошки в отличной форме! Не может быть!
Другой техник сверял номера по своему списку:
— Все номера машинных отсеков совпадают, так же, как и номера крыльев.
Несмотря на усиливающийся временами ветер, работа продолжалась.
Кто-то, проверяя действие посадочных огней одного из самолетов, на какое-то время осветил фигуру Лакомба. Защитная повязка, прикрывающая его нос и шею, порывом ветра была задрана высоко ко лбу, глаза возбужденно блестели.
— Возможно ли это? — произнес Лакомб.
Сбитый с толку и ничего не понимающий Лафлин слегка толкнул локтем телохранителя:
— Простите, не введете ли вы меня в курс дела?
Роберт, наклонившись к нему, как бы по секрету сообщил:
— Это вылет 19.
— Ну и что из этого?
— Вылет 19. Разве вы ничего не знаете? Эта эскадрильи самолетов стартовала из Пенсаколы на тренировочные маневры в мае 1945 года… И никто их больше не видел. До сегодняшнего дня. Вот и гадайте…
— Но где пилоты? Где экипаж?
Их беседу прервали громкие, но неразборчивые крики, раздавшиеся совсем рядом, в нескольких шагах. Лакомб, а за ним и Лафлин сразу же направились в ту сторону. На пороге Кантины три мексиканских федеральных агента обступили нервно суетящуюся крошечную фигурку человека. Голоса полицейских не умолкали.
Лакомб сразу же посмотрел в сторону Лафлина, давая понять, что без его помощи никак не обойтись. Но Лафлин только улыбнулся и развел руками:
— К сожалению, я не говорю по-испански…
Положение спас Теннеси-Огайо:
— Они говорят, что этот человек был здесь два дня и что он видел, как все это случилось.
Француз опустился на одно колено и рукой в стерильной перчатке приподнял подбородок совсем оробевшего человека. Мексиканец плакал, но не это приковало внимание Лакомба. Половина лица человека была вишнево-красного цвета и покрыта волдырями от лба до ключицы. Это был самый ужасный ожог, который когда-либо в жизни приходилось видеть Лафлину на смуглом лице, привычном к раскаленному летнему солнцу Мексики.
Человек поднял голову, силясь что-то сказать, но не смог произнести ни слова.
Через некоторое время ему все-таки удалось произнести несколько испанских слов, после чего он еще больше залился слезами.
— Что он сказал? — поинтересовался Лакомб.
Лафлин обратился за переводом к американцу, который знал испанский язык. Тот только пожал плечами и, присев у ног несчастного больного человека, попытался заговорить с ним. Мексиканец с трудом что-то произнес.
Теннеси-Огайо поднял брови, тяжело вздохнул и перевел: