Значит, Николай Иваныч Наумов снял наблюдение. Что это может означать? А черт его знает, что это может означать!
Андрей сидел за столом в кухне, курил и смотрел, как стелется голубоватый дымок сигареты… А может, не было никакого наблюдения? Может, все это бред? Галлюцинация? И Никита прав — мне нужно лечиться?… На слабо мерцающем экране телевизора появилось изображение парома. Надпись ESTLINE на белоснежном борту. И ESTONIA на носу. Потом корабль исчез, и появилось лпцо диктора. Его губы беззвучно шевелились. Из пепельницы поднимался дым непогашенной сигареты. Безумие достигло апогея.
Безумие, казалось, достигло апогея… И раздался звонок в дверь. Длинный-длинный звонок в дверь. Трос, удерживающий груженный медью трейлер, лопнул. Спецэшелон N 934 дал протяжный гудок. На экране телевизора толстый Ельцин что-то говорил несостоявшемуся саксофонисту Биллу Уильяму Джефферсоиу Клинтону.
Снова раздался звонок. Обнорский вздохнул и пошел открывать. Возможно, звонок — тоже галлюцинация, сейчас он распахнет дверь и…
— Обнорский Андрей Викторович? — спросил худощавый мужчина с желто-серым лицом и внимательными глазами. За его спиной стоял другой — помоложе, очень крепкий, плотный, с характерным боксерским носом. От обоих веяло уверенностью и силой.
— Я, — сказал Андрей и услышал то, что и предполагал услышать:
— Уголовный розыск. Вот постановление на обыск вашей квартиры.
Худощавый развернул лист бумаги и показал его Андрею. Что-то там было написано и пришлепнуто круглой фиолетовой печатью.
Вот, значит, почему они сняли наблюдение.
— Проходите, — равнодушно произнес Андрей и сделал шаг назад.
— Может быть, вы, Андрей Викторович, сами пригласите кого-либо из соседей в понятые? — сказал опер. Его удивляло спокойствие журналиста. Обычно человек, услышав про обыск, начинает нервничать, требовать ордер и тщательно, по буквам, изучает текст постановления. Тщательно изучает удостоверения оперативников. А этот даже не взглянул ни на ксивы, ни на казенную бумагу с печатью и подписью прокурора. Ишь ты — проходите!
— Это нужно вам или мне? — спросил Обнорский.
— Понятно… Саша, — обратился Чайковский к Блинову, — организуй понятых.
Блинов молча направился к соседней двери, а Чайковский с Андреем вошли в квартиру.
— Андрей Викторович, — сказал майор. — Нельзя ли взглянуть на ваш паспорт?
— Зачем? — спросил Андрей.
— Хочется убедиться, что вы действительно Обнорский Андрей Викторович и проживаете по данному адресу. Формальность.
Обнорский вытащил из кармана натовской куртки, висевшей на вешалке в прихожей, потрепанный паспорт. Майор небрежно пролистал его и опустил в свой карман. Андрей невольно улыбнулся, — загранпаспорт у него уже изъяли люди Наумова. Теперь вот дошла очередь и до советского.