– …староста! – ехидно вставил Евграфыч.
Но Кимыч пропустил это мимо ушей, увлеченный своей идеей:
– Опять же, не только ведь у нас живут домовые. Значит, есть какой-нибудь главный британский, испанский, французский и все такое прочее. И, получается, может быть и планетарный… или всепланетный.
– Эк тебя понесло, – сказал Евграфыч. – Хотя как проверишь?
– Тут мы похожи на людей, – изрек со своего кресла Мефодьич. – Сами не знаем, кто нами управляет. Все живут, думают, будто они совершенно свободны, а на самом деле…
– Типун тебе на язык, – одернул Евграфыч. – Я даже знаю, как это называется, хотя книжек не читаю. Теория заговора! Тебе-то не один ли хрен, пардон меня? Даже в том, ради чего мы сегодня тут собрались, никакой городской или планетарный не помогут. Есть они, нет их – какая разница? Жаловаться все равно некому. Все приходится самим.
– Да уж… – изрек Мефодьич, – и однако, пора!
Кимыч тут же посмотрел на зачарованные часы. Там вроде бы ничего не изменилось. Ну, может, стрелка немного подвинулась. Но чутье Мефодьича никогда не подводило.
– Наконец-то! – оживился Евграфыч. – Я-то думал, может, вообще не придут.
– Придут, – ответил Мефодьич, – никуда не денутся.
– Еще как денутся, – усмехнулся Евграфыч, – после сегодняшнего! Ну-ка, достаем амуницию!
Он первый начал развязывать свой вещмешок. Кимыч немножко помедлил и раскрыл свой.
– Неужели настоящие? – Евграфыч подозрительно глянул на то, что принес самый младший в их тройке.
– Не знаю, – честно сказал Кимыч, – но похоже на то.
– А я думал, сейчас все пластмассовые.
– Да нет, и натуральные тоже бывают. У нас старые.
– М-да, весело, если настоящие, – опять усмехнулся Евграфыч, – получается, мы в чем-то как эти…
– Не как эти! – отрезал, поднявшись с кресла, Мефодьич. – Это все равно что экспонат из твоего музея взять, на время, для общей пользы. Так сказать, для публичной демонстрации в образовательных целях. А они… Это как забраться в музей, все перебить, испоганить и убежать. Только еще хуже. Чуешь разницу, служивый?
– Уел, – согласился Евграфыч и загремел содержимым своего вещмещка. Потом, не говоря ни слова, дотянулся до клетчатого баула.
– А это тоже настоящее? – спросил Кимыч без всякой задней мысли подшутить над служивым.
– Обижаешь, – ответил повеселевший Евграфыч. – Никакого жульства! Самое настоящее, высшей пробы! Лично мною смазано. Как пахнет, любо-дорого! Вот, кстати, примерь, – он протянул Кимычу сверток.
Кимыч развернул и придирчиво осмотрел, явно не особо желая влезать в обновку.
– Ничего, – сказал Евграфыч, – Штирлиц, чай, тоже рядился.