Настырный Гаврилов поехал туда. Отставной кум встретил комитетчика в голом саду у собственного дома. Он сидел в старом тулупе на деревянной скамейке и меланхолично наблюдал, как гуляют языки пламени по куче осенней листвы. Три подбородка кума лежали на воротнике свитера ручной вязки. Рядом на столике стояла открытая бутылка, хлеб и огурец.
— Николай Васильевич! — окликнул Гаврилов из-за забора.
Кум неторопливо обернулся и внимательно посмотрел на следака ясными голубыми глазами.
— Комитет или уголовный розыск? — спросил он.
— Комитет, — улыбнулся Гаврилов.
— Ну, заходи. Там щеколда…
Удостоверение кум изучил тщательно. Здесь сказывалась привычка, а не необходимость. Работа опера в зоне — это отдельная песня, отпечаток она накладывает на всю жизнь.
— Самогону выпьешь, лейтенант?
— Благодарю, Николай Васильевич, служба…
— Ну, смотри… А я выпью, — пенсионер налил себе полстакана прозрачной жидкости и махом выпил. Понюхал кусок хлеба, поморщился.
— Сам гнал, — сказал он. — Ну, с чем пожаловал?
— Интересует нас один человечек из бывших ваших клиентов.
— Кто?
— Некто Козлов Виктор Олегович.
— Ясно… Козуля. Статья 145, отбывал с 89-го по 95-й. С Приозерска Ленинградской области.
ФСБэшный опер удивился отменной памяти бывшего опера.
— Вы его запомнили… значит, чем-то он выделялся?. — Ничем.
— А… почему же тогда? — спросил Гаврилов.
— А я всех помню.
— Да-да, товарищ старший лейтенант, всех. — Кум закурил «Приму», бросил в костер обгоревшую спичку. — А чем, коль не секрет, он отличился-то?
— Я и сам не знаю, — честно сказал Гаврилов. — Есть задача проверить его связи по зоне.
— Ну-ну… Что тебе сказать? Козуля — личность бесцветная. А вот ходил он в пристяжи у одного человечка. Фридман Семен Ефимович, кликуха — Дуче. В бедности дважды бывал[10], и оба раза по 145-й. Инвалид, ампутирована ступня левой ноги. Тоже, кстати, на зоне… по первой ходке. Вот этот — да… хитер, изворотлив, жесток. Вот тебе и все интересные связи Козулины. Больше добавить нечего.
— А могли ли они после отсидки контакты поддерживать?
— Почему нет? Земляки все-таки… Дуче — питерский, Козуля — с области. Освобождались почти одновременно. А больше не знаю, извини. Это уже, брат, ваша работа. А я теперь — пэнсионэр…
Обратно в Вологду старший лейтенант добрался только около полуночи. В Санкт-Петербург ушла шифрограмма, в ней-то впервые и обозначилась фигура Семена Фридмана — Дуче.
А старый подполковник остался сидеть у догорающей груды листьев в голом саду. Он выпьет бутылку собственного производства крепчайшего зелья и уснет. Проснуться ему уже не суждено.