Ирина потянулась за журналом, но в этот момент дверь каморки отворилась, и в мастерскую, подволакивая ногу, вошел худощавый парень лет тридцати. Заинтересованно глянув на Голикову сквозь толстые стекла очков в изящной металлической оправе, он подошел к прилавку, нагнулся, стащил с правой ноги сандалию и протянул ее сапожнику:
— Не поможете моему горю? Ремешки порвались.
— Вам срочно?
— Хотелось бы. А то босиком как-то не комильфо — носок постоянно сползает.
— Тогда за дамочкой будете. — Мастер положил сандалию на верстак слева от себя.
— А сколько это займет времени?
— Постараюсь не задерживать.
Ирина чуть отодвинулась в сторону, освобождая место. Мужчина благодарно кивнул, на левой ноге допрыгал до дивана и плюхнулся рядом. Потянулся было к журналу, но, вспомнив про соседку, отвел руку. Ей даже показалось, что он покраснел. Какой-то несуразный, словно большой ребенок.
Вопреки подавляющему большинству девиц, предпочитающих мачо или, как там сейчас модно называть волосатых и плечистых, — альфа-самцов, Ирине нравились очкарики. Еще со школы. Они казались ей загадочными и умными. А интеллект привлекал гораздо больше, чем ярко выраженные маскулинные черты. Может быть, потому, что сама была не из тихонь? Неудивительно: отец-спортсмен воспитывал дочку соответственно. Потому и мальчишечьи игры всегда были ей по душе — уже после четвертого класса каталась с мальчишками в излучине реки на плотах. А в пятом — влюбилась. В отличника, который вдобавок еще играл на виолончели. Парнишка носил очки и был старше ее на два года, как подойти к нему, она не представляла. Слишком неприступным и умным он ей казался.
Но однажды случай представился. Она вышла в коридор после факультатива по русскому и увидела предмет своих грез в окружении троих амбалов из девятого. Музыкант прижимал к себе виолончель в чехле, словно ребенка. Вид у него был беспомощный. Но что поразило ее больше всего — один из парней сорвал с него очки и отшвырнул в сторону. Ирина вдруг ощутила, как ее с головой окатила холодная волна. И это не был страх. Она бросилась за очками, подняла и протянула музыканту. А потом с ненавистью взглянула на амбалов: «Какие же вы трусы! Козлы! Трое на одного!» — «А это что за сопля-защитница тут?» Самый крупный схватил ее за нос. Глаза защипало — не столько от боли, сколько от обиды. Она вырвалась и, неожиданно для самой себя, со всей силы залепила обидчику оплеуху. Двое других парней заржали. Пока амбал потирал щеку, раздумывая, что ему делать — не драться же с малявкой, не солидно, — дверь класса открылась, и в коридор вышла учительница…