И для оправдания своей власти Владимир Путин вовсе не нуждался в легитимации на уровне элит. Как Царь, он был уникален и независим. Именно этим обстоятельством объясняется полная неспособность элит противопоставить что бы то ни было «неконвенциональным» шагам президента. Надо «мочить в сортире» — мочим, несмотря на сложное отношение к чеченской кампании. И тогда даже Чубайс говорит, что в Чечне возрождается российская армия. Надо «истерику прекратить» — прекращаем. И преспокойно занимаемся мародёрством в былых владениях Ходорковского, сдавленным кухонным голосом критикуя Кремль, но тут же признавая: против лома верховной власти нет никакого приёма — ни финансового, ни политического.
Весной 2003 года опальный олигарх Борис Березовский опубликовал программную статью, в которой утверждал: Путин скоро падёт, потому что ни один слой национальной элиты его не поддерживает. Лондонский изгнанник был прав в констатирующей, но не в резюмирующей части своего высказывания. Российская власть никогда не была продуктом соглашения элит. Царь незыблем, пока он остаётся настоящим царём, властелином не от мира сего. И никуда царь не может деться, пока не разрушен сакральный характер его происхождения и правления. Десакрализация же власти с быстротою необычайной ведёт к распаду всего властвующего организма. Так было и в Российской Империи 1916–1917 годов, и в Советском Союзе 1991 года.
Теперь же в нишу исторического наследника Николая II и Михаила Горбачёва неуверенным подполковничьим шагом решил вступить Владимир Путин. Именно сегодня, в шестом несчастливом послании, адресованном, по сути, сформированному в 90-е годы прошлого века правящему слою, президент России постановил: революции сверху, на которую надеялось путинское большинство с осени 1999-го, уже никогда не будет. Кремль обещает — стабильность. И тем самым отменяет первичные основания своей власти.
С этого момента Путин из президента надежды окончательно превращается в президента терпения. На него больше не надеются — его терпят. Пока не появится Другой Лидер, до крови похожий на русского царя. Нечто подобное случилось всё с тем же Михаилом Горбачёвым во второй половине 1988 года. А через 18 месяцев на общественной поверхности возник Борис Ельцин, который моментально стал воплощением надежд страны.
При том, Кремль настойчиво не замечает, что на обещании своим странам вязкой «стабильности» погорели и Эдуард Шеварднадзе, и Леонид Кучма, и Аскар Акаев. Потому что предлагаемая таким образом стабильность для большинства активного населения страны означает — безнадёжность. И амнистия капиталов, и декларируемая отмена налога на наследство адресована нескольким десяткам нынешних хозяев жизни, резидентов Рублёво-Успенского шоссе. И — отсекает миллионы тех, кто возлагал наивные надежды на путинскую модернизацию. А там, где умерла надежда, уже не может быть и позитивного восприятия стабильности. Для армии, спецслужб, фундаментальной науки, системы образования, региональных элит, малого и среднего бизнеса, творческой интеллигенции такая стабильность равносильна неизбежности последовательного разложения и скорого умирания. «Все процессы в природе, включая старение и смерть, необратимы».