И была тишина за дверью, но Ф. тишине не поверил. Черт побери, отчего бы ему верить тишине?! Он позвонил еще и ждал довольно долго, шагов он не услышал вовсе, но сразу прямо от двери его негромко и осторожно спросили:
— Кто?
— А и вправду: кто бы это мог быть? — сказал Ф.
— Это ты, Ф.? — сказала Ванда из-за двери, узнав его голос.
— Я тоже спрашиваю себя об этом, — сказал он.
— Ты там один?
— Нет, я привел с собой всех друзей детства в виде разрозненных воспоминаний, — Ф. говорил. Реплики их были, будто скоротечные ходы дебюта за пестрой шахматною доской.
— Ф., уходи, — сказала Ванда и открыла дверь.
Ф. взглянул на нее и был ослеплен, ошеломлен неброской обыденною красотой Ванды.
— Почему? — сказал он.
— Я тебя не пущу, уходи! — повторила она.
— Разве ты меня не ждала?
— Я и сейчас жду. Но только не тебя, — сказала Ванда, отступая.
Это было жестко, бестактно, безжалостно. Этих женщин никогда не поймешь, сказал себе Ф. и шагнул вслед за Вандой.
— Только на минуту, — пробормотала она.
— На минуту, — повторил он.
— Закрой дверь, — сказала она.
Ф. подчинился. Они прошли через прихожую по узкому коридору в гостиную.
— Ты, правда, меня не ждала? — спросил Ф.
— Я, правда, жду не тебя.
Все это еще может быть и выдумкой, сказал себе Ф., его долго не было, а тут он вдруг появился, досада гложет ее, и Бог знает, что может сделать или что может выдумать женщина от одной только досады!..
— Значит, ты здесь живешь? — сказал Ф., оглядываясь.
— Ты всегда был мастером никчемных вопросов, — сказала она. Тусклой неподвижной сурьмою блестели глаза Ванды, темные и непокорные.
— Сколько у тебя здесь комнат? — снова спросил он никчемно.
— Три, — ответила Ванда.
— Ты всегда умела наложить свой отпечаток на все свои жилища, — Ф. говорил, жарко и неотрывно глядя на Ванду.
— Мне всегда хотелось, чтобы самое временное и случайное казалось постоянным и незыблемым.
— Ты все для этого делала всегда.
— Для чего?
— Чтобы казалось, — Ф. говорил.
Он шагнул к ней, хотел положить ладонь на ее лицо, хотел притянуть ее к себе, обнять за шею, за талию, много еще всякого мгновенно вообразил себе Ф., но она ускользнула, отстранилась, и он остановился на полпути.
— Не надо, — сказала она.
— Почему? — сказал он.
— Потом, — сказала она.
Что будет потом, он не понял; было ли это обещание чего-то или, наоборот: намерение потом объяснить что-то неприятное, что сейчас хотелось просто отложить на будущее? Второе, пожалуй, даже вероятнее, решил Ф. С нею никогда нельзя расслабляться, с нею всегда поединок; когда же закончатся все поединки? все битвы, когда же наступят затишья? когда же наступит — пусть не мир (и не меч) — но лишь перемирие? сказал себе Ф. Но ответа у него не было, ответа вообще не было, и уж, тем более, ответа он не знал.