— Такова жизнь, — возразил Иванов. — Он сам напросился.
— Ишь ты, прыткий какой, — говорила старуха. — Вечно ты: за словом в жопу не полезешь.
— Правду не скроешь, — говорил Иванов.
Ему вдруг показалось, что кто-то в спину ему смотрит своим бестактным взглядом, он подождал немного и обернулся, и увидел лишь старую бесполезную ворону на дереве с ее сероватым беспокойным зрачком, будто бы что-то выжидавшую и высматривавшую. Иванов погрозил ей кулаком, и та улетела неторопливо и вполне равнодушно. Голые кусты сирени поблизости топорщились из почвы; потоптанные, засохшие цветники однообразно тянулись до самой ограды.
— Да, — сказал Гальперин, — сейчас вот времена пошли: брат на брата идет. Христос там, Аллах и все такое прочее… А людишки друг друга бьют из-за различий в трактовках.
— В каких таких трактовках? — подбоченилась старуха.
— Неважно, — возразил Гальперин. — Ты человек простой, можешь и не понять.
— Мы вот давно заметили, — подтвердил еще Иванов с лицом, содрогнувшимся в тике, — что ты — враг просвещения.
Никитишна засопела.
— Товар — не первый сорт, — заключила она.
— Как так не первый сорт? — заволновался Гальперин.
— Что вы мне тут всякой тухлятины понавезли? — говорила старуха.
— Какой еще тухлятины? Какой тухлятины? Вот он, посмотри, молодой — восемнадцать лет парню. Уже паспорт имеет. А ты говоришь — тухлятина.
— Восемнадцать лет. От него одно мокрое место осталось.
— Мокрое место — не научный термин, — возразил Гальперин.
— А Казимир!.. — поддержал того товарищ. — Ты на Казимира взгляни. На нем вообще ни кровиночки лишней.
— Ни кровиночки, — передразнила старуха. — Только кишки в месиво побиты.
— Не умничай! — осадил ее Иванов. — А то, видишь, моду взяла.
— Да, — сказал Гальперин. — Казимиру, может, и пиздец, зато дело его живо.
— Это что еще за дело такое?
— Какое надо!
— Разговорился тут, — возвысила голос неуемная старуха. — Я у вас товар принимать не стану.
— Я на тебя Лизе докладную напишу, — прикрикнул Иванов.
— Вот еще, докладчик какой выискался, — поджала губы старуха. Она пошагала к крыльцу, не оборачиваясь.
— Ну и старуха! — удивился Иванов.
— Это не старуха, — возразил Гальперин. — Это язва русской души.
Никитишна, услышав, только лишь плечами повела с гранитной своей непримиримостью.
— Ну так что, нам это все обратно везти? — вдогонку ее окликал Иванов.
— Вези куда хочешь, — огрызнулась женщина.
— Сейчас и вправду увезем. Давай, Гальперин.
— Да, — согласился Гальперин. — Времена нынче рыночные. На всякий товар покупатель найдется.
— Ладно уж, — смягчилась наконец Никитишна, всходя на крыльцо. Паузу она умела держать, что твой Станиславский. — Тащите в приемный покой.