— Дай им девятьсот, — брюзгливо говорила Лиза, на минуту отрываясь от чтения.
Старуха поджала губы, подчиняясь.
— А на бензин? — возвысил голос Гальперин.
— Никакого бензина! — крикнула старуха. — Слышишь, Лиза, какой это еще бензин может быть?
Лиза поморщилась.
— Мы что, пешком ходить должны? — Иванов говорил неприятным и злым своим голосом.
— А хоть бы и пешком. Вон брюхо себе наел какое!.. Аж висит на сторону!.. Смотреть противно.
— На бензин! — рявкнул Иванов.
— Мы не уйдем отсюда, пока не получим на горюче-смазочные материалы, — подтвердил и Гальперин, недовольно высморкавшись.
— Дай еще сто, — с досадою говорила Лиза.
— Господи, — вздохнула старуха. — Куда ж это годится?.. Это ж целая тыща выходит-то!..
— Не твое собачье дело! — говорил Гальперин, с достоинством принимая деньги. — Ты, Никитишна, когда-нибудь Юнга читала? Ученый такой был. Хотя где тебе Юнга читать!.. Вот ты вообще знаешь, что такое психотип? Скажем, есть психотип — холерик, флегматик, сангвиник и этот… как его? меланхолик!..
— Сам ты меланхолик! — огрызнулась старуха.
— А есть еще психотип — гнида. Вот ты и есть такой психотип, — говорил Гальперин, довольно потирая руки.
— Лиза, что это такое?! — возмущенно крикнула старуха. — Они же просто издеваются над старым человеком!..
В другой комнате зазвонил телефон.
— Да, — сказала Лиза. Голосом полным тотальной убедительности говорила она. Здесь уж она была в своей тарелке, на своем месте, ее никому было не сбить или не смутить. Великим профессионалом в искусстве смущения была сама Лиза. — Да. Я свободна. Я прошу вас быть со мной вполне откровенной. Расскажите мне, что вас беспокоит. Вы можете все рассказать мне. Я уверяю вас: то, что вы расскажете мне, будет только нашим секретом, нашим — вашим и моим. Моим и вашим…
Никитишна приложила палец к губам и замахала рукой на психологов. Те, взволнованные, на цыпочках вышли из комнаты.
— Да, — сказала Лиза. — Разумеется, я слушаю вас…
Раскрытая книга страницами вниз лежала на столешнице перед Лизой. «Отец Горио» потертым бледным золотом было оттиснуто на черной обложке.
— Ну чего суешься, когда никто не просит? — говорил Авелидзе, бинтуя Неглину ляжку. — Думаешь, так приятно мне тебя перевязывать каждые два часа? Делать мне больше нечего? Ладно-ладно, — успокоил он еще своего пациента, слегка похлопав того по здоровому бедру, — мне не трудно…
— Вроде, я еще на работе пока, — буркнул Неглин.
— «На работе»!.. — передразнил врач. — Все мы на работе. Ты раненый, а потому должен сидеть в кабинете — бумажки перекладывать, а не скакать, как козочка. Без тебя обойтись могут.