Алку выручить оказалось куда проще. Максим лишь немного помог, и девушка выбралась сама. Вообще Алка показалась парню такой хрупкой и легкой, что с языка у него невольно сорвалось:
— Девчонка, что ли?..
— Парнишка! — озорно бросила Алка.
И, наверное, Максим мог бы поверить этому: голос у Алки был не свой, он сорвался от долгого крика, звучал теперь по-петушиному, как у мальчишки в пору перехода к юности. Но тетка Дарья, немного очухавшись и сообразив, что опасность миновала, вспомнила о крольчатах:
— Внучка, куда дела клетку?
«Внучка», «внучек» — были любимыми словечками Дарьи. Находясь в добром настроении, она иначе не звала ни одну девушку, ни одного парня. Рассердившись же покрикивала: «Эй, парень! Эй, девка!»
Максим, конечно, догадался, что только крольчатница может так волноваться за своих питомцев, поэтому решил: Дарья попала в чарусу с родной внучкой. Внучек, к слову сказать, было у нее не меньше десятка.
Алка молча пошла к тропинке. Максим отправился следом.
Дарья поплелась последней. И каждым из них владели совсем разные мысли.
Дарья шумно охала, вслух проклинала себя за ротозейство, за то, что оставила в чарусе новенькие резиновые сапоги, день назад подаренные дочерью. И приходится топать босиком, а праздничное штапельное платье доведется стирать, почти не поносивши; что из-за этой окаянной болотной грязи вся она насквозь провоняла тухлятиной и не миновать прямо с дороги на ночь глядя топить баню. В общем, крольчатница, не унимаясь, ворчала до самой своей избы на краю деревни.
Максим, наоборот, считал — все обернулось как нельзя лучше. Приступы куриной слепоты, пусть и не долгие, здорово портили ему настроение. Он чувствовал себя беспомощным, стыдился этой беспомощности, старался скрыть ее от людей. Теперь же, когда он сумел помочь людям в самую трудную для себя пору, ему вдруг открылось; вовсе незачем скрывать свою болезнь, а тем более стыдиться ее. Большинство людей, даже эта ругательница Дарья, имеют отзывчивую душу, так же, как и он, всегда готовы прийти на помощь. И если бы Дарьина внучка не пошла впереди, он сам бы признался, что в сумерках видит плохо, сам попросил бы ее идти первой.
А Алка? Она была вся взбудоражена. Она тоже, как и Дарья, шла босиком — потеряла в чарусе туфли. Но даже и не думала о них.
Хотя Максим и скрывал свою «сезонную» болезнь, Алка еще давно, в школьные годы, знала, что временами на него накатывалась слепота. И теперь, когда он не узнал ее, она сразу поняла, почему так случилось. Поняла и поразилась: какую же надо душу иметь, чтобы на ощупь лезть в болото! Вот уж о себе человек не думал. Это бескорыстие так бескорыстие!