Я расскажу вам сказку. Не веселую, не смешную. Не грустную, не печальную. Просто сказку. Где-то пылилась она пыльными вечерами по дорогам, где-то умывалась мокрыми дождями в полях. Сказку про то, чего сам не знаю, и про того, кого сам не встречал. Просто сказку, про вчера и про завтра, про то, как с неба падают звезды, и вверх летят ангелы, бросая на землю нет, не белоснежные, просто серые перья.
В день пятый, от начала недели, шел по дороги Хонь. Хонь был страшен внешним видом и повадками. В могучих его руках был посох — удобнее брести по дороге вместе с посохом, а не без него, на ногах — тяжелые, серо-коричневые башмаки, сами иногда сомневающиеся, того ли они цвета. Шапка сидела на нем луковицей, тряпичной такой, пельменеобразной, а за спиной моталась котомка. В буйных порослях волосатой груди Хоня затерялся неведомый символ неизвестно какой религии — напоминала о нем лишь цепочка, серебреной струйкой бежавшей по его шее.
На Хоня оглядывались крестьянские девушки — несмотря на страшность свою, Хонь был загадочно манлив, ужастно-прекрасен. В кудри его черные так и хотелось запустить пальцы, чтобы тягать их, оглашая сладкий воздух утра диким рычаньем страсти. Девушки краснели, подбирали полы платьев, перешептывались. Хонь же не обращал на них ровно никакого внимания: цель его, такая неизвестная, такая непонятная, такая недостижимая, была уже близко, и смотреть на нее было не насмотреться, и бежать хотелось, и парить над землей, и Хонь боялся, боялся и подойти, подползти, подлететь к ней, и, в тоже время — чтоб сама она не убежла, спряталась, зарылась в нору, упорхнула, увернулась, меж пальцев проскользнула… Страшному Хоню было страшно, и от этого страха с деревьев слетали зеленые еще листья — Хонь боялся, а вместе с ним боялся и весь этот небольшой мир.
Ноги у Хоня болели: стер он их не до крови — до костей. Руки у Хоня ныли — они устали отмахивать десятки верст, сотни локтей, тысячи миль. Спину у Хоня ломило — как кирпичами наполнилась котомка, как тяжелыми булыжниками колотила она его, словно говоря — вернись. Зубы истерлись — когда нечего было есть, Хонь грыз ими камни. И лишь глаза, голубые и чистые, как горные озера, яростно смотрели вперед.
Спустился перед Хонем Ангел. Ангелу было пять тысяч лет, а Хоню — 23. Меч в руках ангела пылал синим огнем, гнев в сердце ангела выжигал землю, красота ангела заставляла птиц падать оземь — и разбиваться. Страшен был Ангел, но Хонь был страшнее.
— Остановись, — молвил Ангел. — Замри, непослушный Хонь. Замри, а потом повернись — и беги без оглядки! Зачем ты пришел сюда, нарушая запреты. Зачем прошел ты, стирая ноги не до крови — до кости? Зачем бил воду из болотных луж и спал в дремучих лесах, зарывшись лицом в мох? Уйди — и ты будешь прощен.