Черный кардинал бросил последний взгляд на застывшую на постаменте фигуру и щелкнул пальцами. Свет софитов тотчас же погас, и Серпухин растаял в сгустившейся в комнате полутьме. Вернувшись к камину, начальник Службы тайных операций устало опустился в кресло и едва ли не жалобно попросил:
— Джеймс, дружище, принесите глоточек виски!.. — Белоснежным шелковым платком коснулся бледного лба. — И напомните мне, чтобы я дал указание Бюро по превращению жизни в фарс принять активное участие в затеваемом нами деле…
Прежде чем решиться снова открыть рот, камердинер явным образом колебался.
— Тысячу извинений, экселенц, но как ваш личный слуга считаю своим долгом сообщить, что Бюро не подчиняется Департаменту Темных сил и было создано как независимое подразделение Небесной канцелярии…
Черный кардинал едва заметно усмехнулся:
— Но по нашей инициативе, старина, по нашей инициативе! Помните, ему хотели придать функции, связанные с верой людей в ту глупость, что браки совершаются на небесах, но мы настояли на значительном расширении полномочий новой структурной единицы. Теперь эти ребята привносят в жизнь людей бессмыслицу балагана — с чем те и без них прекрасно справляются — и развивают в их умах ироничное отношение к себе подобным. Стоит нашему департаменту начать смешивать жизнь человека с грязью, как Бюро тут же пробуждает у него чувство юмора. И потом, Джеймс, попросить-то мы всегда можем, ведь не первый день вместе работаем!
Далеко не каждый, кто искренне любит собственную персону, умеет должным образом подать себя в обществе. Серпухин умел. Казалось бы, чего там сложного: делаешь морду кирпичом и плюешь на всех и на каждого, но Мокею это искусство далось упорным трудом и тренировками. Происходило все в те далекие уже времена, когда жизнь, словно с перепою, выкинула его в верха то ли бомонда, то ли истеблишмента, впрочем, в России одно другого стоит. Тусовка — она и есть тусовка, да и тусуются все больше одни и те же, и разговоры разговаривают до боли знакомые, но не эти воспоминания занимали сейчас ожидавшего рейс в Лондон Мокея. В глубине души он сознавал, что слова топ-дуры Алиски задели его за живое, причем задели основательно. Сидя в кресле зала для особо важных персон, Серпухин вдруг почувствовал себя недооцененным, ему как-то особенно остро захотелось справедливости. И действительно, не так много найдется в стране мужиков, кто, будучи занюханным аспирантом с тусклыми надеждами подойти лет через пять к защите никому не нужной диссертации, стал вдруг одним из уважаемых членов той «малины», что по недоразумению зовется в России сливками делового сообщества. И не в деньгах тут дело — что деньги, их в веселые девяностые не наколотил только ленивый, — хотелось признания заслуг и, чего греха таить, всеобщего уважения, а лучше почитания. Хотелось стать заметным членом общества, и неважно, что общество это состоит либо из обобранных нищих, либо из таких же, как он, сумевших собственный народ обобрать.