Откуда-то из глубины катакомб на лицо повеяло ветром. Я моргнул, глаза пытались приспособиться к окружающей темноте и отыскать проблески света. Но света не было — одна цельная, бездонная пустота, казалось, поглотившая меня целиком. Я шел на ветер и свернул за угол. Внезапно в конце длинного коридора стали различимы фигуры людей, неспешно кружившие словно в специально поставленном ритуальном танце. Казалось, я наблюдаю замедленный подводный хоровод — пугающий и отвратительный. У меня перехватило дыхание, и ощущение клаустрофобии сделалось невыносимым.
Скользя вдоль стены, я приблизился к танцующим футов на пятьдесят и понял, что люди находились в камере, по углам которой были закреплены пылающие факелы. Их было пятеро — все одеты богами времен фараонов. В левой части камеры стояли огромные весы, их сделанные из черного дерева с золотом рычаги были в размахе добрых десять футов. На золотых цепях висели золотые чаши. Одна была пуста, на другой одиноко лежало белое перо. Поворотная стрелка была увенчана фигуркой богини истины и правосудия Маат, которую я узнал по страусиному перу в волосах.
В этот момент я догадался, что происходит. Шел ритуал взвешивания сердца, который постоянно видела во сне Изабелла и о котором упоминала в лекции Амелия. Никаких сомнений. Весы. Каменное возвышение. Теперь я понял, почему меня привел сюда двойник Изабеллы или ее тень. Я стоял словно пригвожденный — меня будто перенесли в кошмар Изабеллы, в саму ее душу.
У весов на колени встал африканец в маске шакала, его мускулистые руки блестели в неверном свете факелов. Он положил на золотую чашу кусок сморщенной плоти. Анубис. За весами разлилась лужа темной жидкости. Рядом с Анубисом стоял человек в маске ибиса со свитком и пером для письма в руках. Это был Тот. Он должен был регистрировать грехи и благие дела умершего, чье сердце сравнивали на весах с весом птичьего пера. Сердце! В ужасе я снова посмотрел на сморщенный предмет на золотой тарелке и в мерцающем свете факелов различил обескровленную плоть. Чье это сердце? Человека? Изабеллы? Кровь оглушительно застучала в ушах, и несколько мгновений я не сомневался, что вот-вот упаду в обморок. Неужели все это происходит на самом деле? Если да, то какова роль молодой женщины, проводившей меня на место странного воспроизведения старинного обряда?
Рядом с Тотом, где перед троном Осириса должен был стоять умерший в ожидании суда, находились четыре канопы с изображением голов сына Гора. Горло беззвучно сжалось от непроизвольного рвотного спазма. Я знал, что канопы использовались для хранения мумифицированных органов умерших. Неужели в этих сосудах внутренности Изабеллы? Яркие краски и вертикальные линии иероглифов указывали на подлинность древних сосудов. Все представление было точно срежиссировано до мельчайших исторических деталей. Оно казалось ослепительно ярким и в то же время мрачным своей непререкаемой властностью, благодаря которой эта цивилизация с ее беспорядочным загробным миром столько веков сохраняла влияние. Цель древнего ритуала и усилия, затраченные на маниакально точное его воспроизведение, вызывали страх. Судя по сосредоточенности участников, они не сомневались в силе древней символики. Эти люди не просто воспроизводили церемонию взвешивания сердца, они ее проживали.