Я отвечал односложно, повторяя одно и то же как мантру: мы своими глазами хотели увидеть древние подводные развалины, считали, что у нас имеется разрешение заниматься погружением в военной зоне, что землетрясение застало нас врасплох, и поэтому Изабелла утонула. Меня снова и снова спрашивали, почему Изабелла, археолог, не имела помощников и не слышал ли я о человеке по имени Фахир. Я снова и снова отвечал, что не знаю такого. У меня было ощущение, что я по-прежнему нахожусь под водой и выговариваю слова, которые плывут по другую сторону отделяющей меня от внешнего мира стеклянной стены.
На рассвете меня освободили, явно после телефонного звонка британского консула Генриса. На виллу я возвращаться не мог и брел по улицам, пока не оказался у фамильного особняка Брамбиллов. Время остановилось для меня, отказываясь перетекать в ту трагедию, в которую отныне превратилась моя жизнь. Минутой позже я оказался под каменными сводами входа, оцепеневший настолько, что был не в силах позвонить в колокольчик. Когда мне все-таки это удалось, дверь открыл Аадель и по моему небритому лицу, грязной одежде и бившей меня дрожи понял мое состояние.
— Мистер Уарнок, мы думали, вас никогда не отпустят, — печально произнес он.
— Как поступили с телом? — спросил я.
— Она в гробу. Похороны завтра днем. — Лицо Ааделя исказила гримаса. — Я знал ее с пеленок. Моя госпожа жила только ради нее, — прошептал он. Его большое тело съежилось, словно пытаясь задавить горе.
Я дотронулся до него. Плечи Ааделя содрогнулись от рыданий. Но я англичанин и плакать не мог. Горе сковало чувства, как лед замерзшую реку.
— Господи, прими безвременно ушедшую от нас душу и препроводи на небеса, — нараспев говорил итальянский священник.
Я стоял рядом со свежевырытой могилой — темным провалом, таким же манящим, как тайная камера в пирамиде, — и смотрел на гроб. Мне хотелось расколоть дерево и вызволить жену. Внезапная утрата близкого абсурдна и не поддается пониманию. Человек отказывается верить в очевидное. Запах, физическая теплота кожи, тяжесть головы на плече — память об этих ощущениях не пропадает, и человек ждет, что ушедший вернется и подтвердит без устали стучащуюся в голову, хотя и внутренне нелогичную истину, что тот, кого он любил, на самом деле не умер, а просто прячется.
Священник завел на латыни псалом, и когда непонятные слова слились в торжественное журчание, я ощутил гнев — на Господа, попустившего такую бессмысленную смерть, на весь мир и даже на Франческу, укравшую у меня подготовку к похоронам.
По традиции Брамбиллы хоронили своих умерших на второй день после кончины, а поскольку я был на допросе в полиции, Франческа не могла связаться со мной и взяла в свои руки всю организацию погребения: от похоронного бюро до заупокойной службы в соборе Святой Екатерины. На мой взгляд, все произошло бесчеловечно быстро: ведь Изабелла только что дышала, и вот мы уже закапываем ее в землю.