За окном закричал козодой, и Изабелла шевельнулась, застонала и перевернулась на бок. Я улыбнулся и вздохнул, жалея о нашей ссоре и последовавших за ней долгих неделях сердитого молчания. Жена была тем якорем, который привязывал меня к культуре, чувству и месту, А я был из тех мужчин, которые тоскуют по месту. Я вырос в шахтерской деревушке в Камбрии и даже теперь вижу во сне широкие равнины ордовикского известняка — пейзаж моего детства. Он развил во мне основательность, привычку не спешить проявлять характер. Если бы мне потребовалось себя описать, я бы назвался слушателем и немногословным человеком. Изабелла была другой. Она пользовалась языком, чтобы проявить себя, уловить мгновение и придать ему значимость истории. Но она умела ценить немногословие, особенно мое, и это вторая причина, почему я в нее влюбился.
Изабелла не шевелилась. Наконец, не удержавшись, я наклонился над ней, и она проснулась. Сознание медленно возвращалось к ней и наконец приняло форму улыбки. Не говоря ни слова, она потянулась и обняла меня. И я упал рядом с ней на постель.
Сексуальность Изабеллы была составляющей частью ее натуры. Ее стихийная дикость возбуждала нас обоих. Мы занимались любовью в самых неожиданных местах: телефонных будках, под брезентом в лодке на виду многолюдного индийского порта Кончи, среди шотландских болот. Но в любых ситуациях Изабелла хотела владеть положением. Она пощекотала мне ресницами щеку, мы поцеловались, и я принялся ее ласкать. Вскоре не осталось ничего, кроме огня ее глаз, твердеющих сосков и готовности к любви.
Потом я лежал, свернувшись возле нее, а Изабелла снова заснула. Я смотрел в потолок, слушал, как стучит в окна дождь. Последнее, что я ощутил, было чувство благодарности — за наш брак, за жизнь, за то, что мы существуем. Такие моменты просветления возникают глубокой ночью, когда приходит понимание, что это, вероятно, и есть счастье.
Проснувшись через два часа, я обнаружил, что Изабелла стоит у открытой балконной двери — обнаженная в утреннем свете, растрепанные волосы развеваются, шелковые шторы бешено полощутся на ветру.
— Изабелла, замерзнешь!
Она не обратила на меня внимания, глядя на ползущие прямо над верхушками деревьев грозовые облака. Я вылез из постели, взял халат, накинул на нее и закрыл дверь.
— Давай еще поспим.
— Не могу. Оливер, сколько же лет я потратила, чтобы найти астрариум? Десять? Пятнадцать? И это случится сегодня. Я знаю.
Я покосился в окно. Небо, как и вчера, было затянуто черными тучами.
— Погода не для погружения.
— А я все равно нырну.