— Кто вы такой? — спросил Виктор Ильич. Голос, помимо его воли был скрипуч и неприятно вибрировал. Но, к своему удивлению, обнаружил, что мысли теперь никуда не спешили, а слова, наоборот, — не отставали, а потому им, мыслям, соответствовали.
— Неужели вы меня не узнаете, Виктор Ильич? — раздался бархатистый баритон. Лицо незнакомца выплыло из тени. Оно было строгим, аскетическим с заостренными чертами. Большой орлинный нос. Тонкогубый властный рот. Бородка клинышком. Вгляд темных глаз мрачен, даже зловещ. Бр-р! Лицо необычного ночного гостя было знакомо Сосновскому. Кого-то ему напоминало. Очень даже напоминало. И, вместе с тем, он готов был поклясться, что никогда прежде не видел этого человека.
— Н-нет, простите, — ответил он неуверенно.
— Так, дьявол я, Виктор Ильич, — ответил мужчина и весело рассмеялся. Но странный это был смех. Он смеялся, а глаза его даже не изменили своего мрачного выражения.
«Ну конечно же, Мефистофель, Люцифер, Воланд, Сатана — обычный литературный и театральный типаж. Да, но кому в голову пришла столь дурацкая идея — меня разыгрывать?!» — подумал с неудовольствием Виктор Ильич. Он никогда не верил ни в Бога, ни в черта — считал это досужими выдумками всяких там писателей, попов и прочих несерьезных людей, которые подобными байками хлеб себе зарабатывают. Но сейчас, помимо его воли, все его члены сковал мистический ужас и он был не в состоянии ни одним из них даже пошевелить.
— Ш-ш-шутите?! — прошептал он, сильно заикаясь и очень надеясь, что это так и есть, что сейчас все прояснится.
— Вы забываетесь, милостивый государь! — гневно проговорил незнакомец. — Со мной подобным образом ещё никто не позволял себе разговаривать!
«Нет-нет! Этого не может быть! — в панике подумал Сосновский. — Это сон! Все это мне сниться!» — Он попробвал себя ущипнуть, но не смог даже пальцем пошевелить.
— Но ведь вас же нет! — жалобно воскликнул.
— Как же меня нет, когда вот он — я, — мрачно рассмеялся незнакомец. — Забавно! Ваша матушка-грешница говорила мне о вашем своеобразии, о том, что вы никогда, ни во что и никому не верите. Но я никак не предполагал, что настолько.
— Моя матушка?! — пролепетал несчастный Виктор Ильич. — Но она давно умерла.
— Вы что же, опять мне не верите?! — очень удивился мужчина. — Но она сама может вам это подтвердить.
Он щелкнул пальцами и в тот же миг рядом с его креслом Сосновский увидел свою мать. Но, Боже, что же...
— Не сметь! — закричал незнакомец и даже подскочил в кресле. — Не сметь вспоминать при мне этого... Не люблю!
Но Виктор Ильич не обратил на него внимания. Он смотрел на мать и плакал от жалости к ней. Что же с ней сталось! Он помнит, какой веселой, шумной она была при жизни. Как любила наряды, шумные застолья с шампанским, что б пробка в потолок, любила мужчин. Это она не раз говорила ему: «Все здесь, Витя. Здесь начинается и здесь кончается. Все остальное — враки!» Как же сейчас она не похожа на ту, прежнюю, в этом темном, изглоданном временем, рубище, с худым, бледно-синюшным одутловатым лицом, сгорбленная, поникшая. А этот затравленный взгляд, некогда сверкавший задором и лукавством? Бедная, бедная! Да как же это?! Да что же это?!