— Мне все равно, успеем или нет, — завопил Мельгунов. — Где мои съёмочные дни?! Где, я спрашиваю?
— Ах, где твои дни? — зловеще проговорил Верхоланцев, выхватывая из кармана роскошный блокнот в толстом кожаном переплёте. — Так, где наши дни, — пробормотал он, листая. — Вот, понедельник, тридцать первое — Игорь Евгеньевич не явился. По болезни. Первое, второе, третье. Не явился. Семнадцатое, репетиция есть, съёмки — нет. Итого, из сорока двух съёмочных дней, Игорь Евгеньевич, ты присутствовал всего на одиннадцати. Я что, по-твоему, должен был высрать твою роль?
— У меня европейский контракт! — заголосил Мельгунов. — Я связан по рукам и ногам.
— Надо было раньше думать, когда ты давал согласие на съёмки, — захлопывая блокнот, проворчал Верхоланцев.
— Хорошо, если он снимается больше. Тогда пусть ему платят меньше, а мне увеличат гонорар. Он всего равно и так больше стал получать, — быстро проговорил Мельгунов.
Повисла длинная, неловкая пауза. Продюсер с режиссёром недоуменно переглянулись, первым нашёлся Верхоланцев:
— Игорь Евгеньевич, ты в своём уме, дорогой? Мы будем парню меньше платить, потому что он стал больше работать? И тянет всю картину?
— Все равно, или он, или я. Я хочу, чтобы его персонажа убрали, — надменно проговорил Мельгунов.
— Семён, что ты на это скажешь? — сказал Розенштейн.
— Можно ввести сцену, где Франко убивает Изабеллу. Потом смертная казнь, — проговорил молчавший до этого Непогода.
— Э-э-э, это как это убьёт? У Миланы ещё на полсценария роль, — возмутился Верхоланцев.
— Ну, тяжело ранит, и попадёт пожизненно в тюрьму, — быстро поправился сценарист.
— О, отлично! — обрадовался почему-то Верхоланцев. — Правильно. Так и сделаем. Ну что, Игорь Евгеньевич, согласен? Давай, Семён, пиши сцену. Расходимся по домам.
— Нет-нет. Сейчас и будем снимать, — остановил его Розенштейн.
— Давид, ты ох…ел? — фыркнул Верхоланцев. — Мы ни черта не успеем, ни свет поставить, ни мизансцены выстроить. Что за дела?! Вы за кого меня, твою мать, принимаете?! Я вам что, пешка что ли?! — грозно проорал он, покрываясь красными пятнами.
— Дима, ну что ты. Успеем, — примирительно забормотал Розенштейн. — У нас же один павильон подготовлен. Гостиная, там все уже отлично. Сцена небольшая. Ну, осветим все равномерно, — предложил он осторожно.
— Ладно, делайте, что хотите, — устало буркнул Верхоланцев, скривившись.
Мельгунов и Розенштейн встали и прошествовали сквозь меня, будто я пустое место. Я автоматически проводил взглядом спину Мельгунова, и отчётливо вспомнил, что так и не выполнил поручения Екатерины.