— Давид, не мешай.
Розенштейн набычился, но промолчал, лишь бросая злобные взгляды исподлобья.
— Продолжаем.
— Ты променяла меня на этого музыкантишку, нищего оборванца, — повторил я, представив с иронией, что ситуация повторяется — Милана променяла знаменитого режиссёра на нищего репортёра.
— Франко, не мучай меня, я согласна на твои условия, — проговорила Милана тихо.
— Хорошо, — бросил я, вытащил из внутреннего кармана пиджака конверт, сунул ей в руки и повернулся, чтобы уйти.
Я услышал тихий вскрик Миланы, но, не оглядываясь, направился быстрым шагом к выходу.
— Отлично! — заорал неожиданно Розенштейн, вскакивая с раскладного стула. — Вот так снимаем и идём вперёд.
Я вопросительно взглянул на Верхоланцева.
— Не спеши, Давид, — с кислым видом проговорил главреж, вставая, с трудом опираясь на трость.
Прихрамывая, он подошёл к Милане, и поманил меня.
— Что плохо получилось? — поинтересовался я.
— Нет-нет. Все нормально. Но…
— Что тебя не устраивает?! — я, Милана и Верхоланцев, все трое синхронно вздрогнули от визга «тёти Розы». — Все прекрасно, Верстовский лучше не сыграет все равно!
— Давид, дай мне сделать то, что я хочу, — холодно проговорил Верхоланцев. — Успокойся, мне нужно время.
— Зачем?! — не унимался «наиглавнейший церемониймейстер», распаляя себя все сильнее.
Его лысая макушка начала багроветь, покрываться бисеринками пота. Верхоланцев полуприкрыл глаза, набрал воздуха и очень спокойно ответил:
— Мне не нравится конец этой сцены. Семён, что ты на эту тему думаешь? — обратился он к скучающему в углу сценаристу. — Сухо, без эмоций. Давай подумаем, что можно изменить.
— Можно вот это, — быстро черкнув что-то в блокноте, сказал сценарист.
— Да, я помню, ты это предлагал, — кинув взгляд, произнёс задумчиво Верхоланцев.
— Дима, мы в график не уложимся! — не отставал Розенштейн. — Игорь Евгеньевич должен улететь через два часа.
— Давид, мне плевать, когда должен улететь Игорь Евгеньевич, — бросил, не поворачивая головы, главреж. — Закажи ему билет на другой самолёт.
— Он не успеет на спектакль! — зашёлся в истеричном вопле продюсер.
— Мне-то какое дело до этого? У нас уговор был — никакой параллельной работы. Для Мельгунова я сделал исключение. Обойдётся хоть раз. Ну, так что, Семён, что ещё можешь предложить? — Верхоланцев переключился на сценариста.
Они стали о чем-то беседовать, не обращая никакого внимания на красного, как рак Розенштейна, который чуть не лопался от злости. Продюсер потоптался на месте, пронзая меня лютым взором, будто считал меня главным виновником задержки. Удалившись к своему месту, шлёпнулся на возмущённо скрипнувший под его массивной тушей стул.