— Мой предок, Пётр Андреевич Вяземский, очень сокрушался о потери записок Байрона. И написал об этом своему другу — Александру Сергеевичу. А тот ответил: «Потеряны? Да и черт с ними! И, слава Богу, что потеряны. Толпа жадно читает исповеди, потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врёте, подлецы: он и мал и мерзок — не так, как вы — иначе».
Над столиком повисла мёртвая тишина, казалось, муха пролетит — будет слышен каждый взмах её крылышек. Милана с ужасом воззрилась на меня, а Розенштейн насупился и мрачно спросил:
— Верстовский, а ты в каком театре играешь-то?
— В драматическом, в Саратове, — быстро отбарабанил я, вспомнив слова, о которых мне говорил второй режиссёр.
— В Саратове? — протянул он пренебрежительно, и зловеще добавил: — Странно, что тебя оттуда не попёрли. Актёр из тебя полное дерьмо.
— Ну ладно, чего уж там, — засуетился Верхоланцев. Полез под стол, вытащил какую-то бутылку и, сунув мне в руки, добавил: — Иди, Олег, выпей за наше здоровье. Давай. Будь здоров.
Я взглянул на этикетку, отметив, что это весьма неплохой коньяк — Hennessy в изящном сосуде, украшенном орнаментом из виноградной лозы. Подбрасывая бутылку на руке, я отправился к своему столику, где застал обрывок фразы Эльвиры:
— … замухрышку какого-то, сопляка. Пристроила к себе в картину, старая шлюха. Скоро хахалей будет в яслях искать.
Я понял, что она говорила обо мне и Милане, но спокойно присел за столик, лишь бросив пренебрежительный взгляд на сплетницу. Эльвира мгновенно захлопнула накрашенную пасть, углубившись в поедание заливной осетрины, с крабами, раками и каперсами.
— Эльвира, судя по вашей озлобленности и агрессивности, — произнёс я, как можно хладнокровнее. — В вас чувствуется серьёзная неудовлетворённость своей личной жизнью. Так что мой совет — или заведите ещё одного любовника или купите себе парочку фаллоимитаторов. Так сказать, для исправления вашего настроения.
Я очень надеялся, что её спутник, Альберт Сверчков, попытается врезать мне по физиономии, но он трусливо втянув голову в плечи, быстро-быстро начал орудовать столовыми приборами, словно не слышал оскорбительных эпитетов, ярко характеризующих спутницу. Эльвира растерянно поморгала глазами, перевела глаза вначале на Альберта, потом на меня, и покраснела, как рак на ее тарелке. Я открыл бутылку коньяка, предложил остальным, Эльвира и Альберт отказались, а Витольд и его подруга очаровательная, худенькая Женя с ярко-рыжими волосами и симпатичными веснушками, с удовольствием согласились.