банда выиграла, народ проголосовал за дона Себастьяна Санчеса, а глас народа, как известно…
В коридорах царила нездоровая суета, явно несвойственная сему почтенному заведению во времена скучные и будничные. Забавно, но Мазур, новичок в заграничной политике, без особого труда мог с полувзгляда определить, где победители, а где проигравшие — тут не нужно быть семи пядей во лбу, достаточно оценить выражение лиц, четко делившееся на две крайности: одни лопаются от радости, другие погружены в печаль…
Стоило ему войти в обширную приемную, битком набитую тем же суетящимся народом, как навстречу ему шустро кинулась секретарша, пожилая мумиеобразная сеньора в скучном сером костюме, как две капли воды похожая на отечественную профсоюзную активистку — настолько, что Мазура оторопь пробрала в первый миг. И возвестила с усердием цепной собаки, что сеньор алькальд велел незамедлительно пригласить к нему сеньора Джонни, как только последний объявится.
Когда высоченная дубовая дверь бесшумно затворилась за Мазуром, хватило одного взгляда, чтобы сообразить: новоиспеченный сеньор алькальд не относится к тем бессердечным субъектам, что лишены простой человеческой благодарности и полагают, будто услуга, которая уже оказана, ни черта не стоит…
Вовсе даже наоборот: дон Себастьян Санчес скорее впал в другую крайность, он кинулся навстречу Мазуру, столь энергично распахнув объятия, столь дружески сияя, что во рту стало приторно, будто Мазур навернул одним махом полкило сахару.
— Как я рад вас видеть, мой юный друг! — воскликнул дон Санчес, увлекая Мазура к великолепному столу с гнутыми позолоченными ножками, усаживая в столь же великолепное кресло и подсовывая стакан с виски. — Нет нужды повторять, как я вам благодарен, вы и сами понимаете, что спасли мне жизнь… Этот мерзавец Рамирес, разложившийся и коррумпированный… Ну, будем надеяться, история и правосудие еще воздадут сторицей этому гнусному субъекту в самом скором времени… — он уселся за стол, положил локти на роскошную столешницу, украшенную инкрустацией из разнообразнейших сортов дорогого дерева, пытливо глянул на собеседника. Улыбка исчезла у него с лица, словно повернули некий выключатель. Глаза в сеточке морщинок были умные и проницательные. — Что же, забудем о неприятном и займемся проблемами насущными… Что же мне с вами делать, Джонни? Я просто обязан что-то для вас сделать…
— Я… — заикнулся было Мазур.
— О, ни слова! — властно поднял ладонь сеньор алькальд. — Все обуревающие вас благородные чувства написаны на вашем лице. Вы скромны, тактичны, это видно…