— Сколько раз я тебе должна твердить, что нужно идти напролом?! — шептала она разъяренно. — Ты должен был поехать с ними.
Питер пробормотал что-то нечленораздельное.
Викки стало жалко Питера, но она также знала, почему так рассвирепела его подружка. Мэри, домогавшаяся Питера и обижавшаяся за него, когда ей казалось, что кто-нибудь расстраивает ее честолюбивые планы относительно Питера, и, очевидно, ревниво относившаяся к статусу Хьюго в семейном бизнесе, тоже догадалась, что эта случайная встреча в море не была неожиданностью для тайпана Макинтоша-Фаркара.
Джонка скрипела и стонала, качаясь на волнах неспокойного моря, — звук, напоминавший Хьюго детство, когда он плавал с дедушкой на деревянном шлюпе.
— Мой сын, — представил его Дункан Макинтош.
Капитан джонки, толстый, обжаренный солнцем тип с щербатыми зубами, поклонился. Офицер Национально-освободительной армии едва кивнул. Он был не в форме, но Хьюго служил в армии и живо смекнул, кто перед ним.
Отец обменялся рукопожатием с упакованным в разные ремни северянином. Хьюго узнал его по фотографиям в колонках новостей — Ма Биньян, неистовый студенческий вожак, выживший в кровавой пекинской бойне. «Эйшавик» поместила его фото на обложке — лицо залито кровью, красная повязка на голове и майка с иероглифами, означавшими «кровавый должок». Политики-ортодоксы засудили его, и только его покровитель, партийный лидер Тан, организовал его освобождение, когда реформисты быстро пошли в гору в девяносто четвертом — году.
Тощий, как скелет, шанхаец, бывший, очевидно, церемониймейстером этого шоу, предложил им сесть, что они и сделали, вокруг грубо сколоченного стола в большой каюте кормовой части джонки. Армия, студенты и шанхайский кадр — забавлялся Хьюго, — довольно взрывная компашка в пропитанном насилием Китае.
Вот что тут делает Вивиан — у него не было ни малейшего понятия. Все за столом говорили по-английски. Скоро тайна стала проясняться. Похоже, она выполняла раньше какие-то личные поручения — отца, связанные с шанхайцем Чжэном, который, может, в конце концов прольет свет на то, что она такого сделала, чтобы заслужить доверие отца.
Отец вынул из кармана рубашки и развернул два листка бумаги. Они видали виды, обтрепались на сгибах. Он аккуратно разложил их на деревянном столе.
Чжэн осторожно взял их в руки и стал рассматривать на свету, сочившемся сквозь высоко расположенное, мутное от грязи окошко. Остальные ждали, их лица были бесстрастными. Хьюго позволил своему лицу принять скучающее выражение. Пусть они сами разговорятся, тогда он узнает, в чем тут дело.