Вилянье и двусмысленности Соломина этим не оканчиваются. Марианна опять пристает, уже после бегства от Сипягиных, а он отвечает: «Все это мы устроим впоследствии». Наконец, сам Соломин входит во вкус и начинает вызывать Марианну на приставанье. Та и рада. Тогда он ей советует: «Вот вы сегодня какую-нибудь Лукерью чему-нибудь доброму научите, и трудно вам это будет, потому что нелегко понимает Лукерья и вас чуждается, да еще воображает, что ей совсем не нужно то, чему вы ее учить собираетесь, а недели через две или три вы с другой Лукерьей помучитесь, а пока ребеночка вы помоете или азбуку ему покажете, или больному лекарство дадите». «Вот вам и начало», – прибавляет Соломин, давая тем понять, что в будущем предстоят новые советы, тогда как у него их вовсе нет. Марианна замечает, что она мечтала о другом. «Вам хотелось пожертвовать собой?» – спрашивает Соломин. Глаза Марианны заблистали: «Да… да… да!» Соломин очень хорошо понимает, в чем дело, но быстро увертывается в сторону, и разговор кончается так:
«– Знаете что, Марианна… Вы извините неприличность выражения… но, по-моему, шелудивому мальчику волосы расчесать – жертва и большая жертва, на которую немногие способны.
– Да я и от этого не отказываюсь, Василий Федотыч.
– Я знаю, что не отказываетесь! Да, вы на это способны. И вы будете пока делать это, а потом, пожалуй, и другое.
– Но для этого надо поучиться у Татьяны!
– И прекрасно… учитесь. Вы будете чумичкой горшки мыть, щипать кур… А там, кто знает? может быть, спасете отечество!
– Вы смеетесь надо мной, Василий Федотыч.
Соломин медленно потряс головой.
– О, моя милая Марианна, поверьте: не смеюсь я над вами, и в моих словах простая правда. Вы уже теперь, все вы, русские женщины, дельнее и выше нас, мужчин.
Марианна подняла опустившиеся глаза.
– Я бы хотела оправдать ваши ожидания, Соломин, а там – хоть умереть!
Соломин встал.
– Нет, живите… живите! Это – главное».
Очевидно, Соломину советовать нечего, иначе он не стал бы так вилять, играть словами, соскакивать с колеи разговора, все оставляя quelque chose a deviner [5] . Он только исправляет должность советника по назначению от г. Тургенева, носит только титул советника. Он – титулярный тургеневский советник. Если Марианна этого не замечает, так потому единственно, что и сама она исправляет должность энтузиастки по назначению от г. Тургенева.
И все это только потому, что г. Тургенев возымел легкомысленное желание подать свой голос в чужом для него деле. Это не могло сойти ему даром, даже в чисто художественном отношении. Когда художник до такой степени связан сетью уловок, к которым он должен прибегать, дело плохо. Хороши в «Нови» только некоторые страницы, где фигурирует Нежданов наедине с самим собою, с Марианной и в кабаке. Во все остальное основная фальшь романа врывается более или менее губительно. Замечательна, например, та антихудожественная грубость, с которою г. Тургенев вкладывает в «Нови» свои собственные мысли кому попало (грубость, которой в нем прежде не было). Так, Пак-лин, по-видимому, затем только и существует, чтобы язвить какого-то Скоропихина, который, очевидно, очень не нравится г. Тургеневу, каких-то «молодых передовых рецензентов», которыми г. Тургенев недоволен, и т. п., да еще затем, чтобы закончить роман восклицанием: «Безымянная Русь!» Так, Фимушка, «блаженная» старуха, выжившая из ума, если он у нее когда-нибудь был, только посмотрела на Соломина, Маркелова и Нежданова, как сразу и определила их характеры, и притом столь проницательно, что совершенно совпала с определениями самого г. Тургенева. Так, г. Тургенев, сих дел мастер, очень тонко ведет линию любви Нежданова и Марианны, а Татьяна, баба, конечно, умная, но все-таки иных дел мастер, очень быстро замечает, что это – любовь не совсем настоящая.