– Сам в яму упадет и вас всех за собою потащит.
Вот от кого это стало известно, а ей-то самой где знать? Не пророчица же была, в сам-деле!
Вот она и думала – ежели он откажется от престола, несчастья не будет с царским домом. Ну, он послушался было ее, да отец запретил.
– Ты, говорит, это выкинь из головы, не то проклятие тебе будет от меня. – И царицу тоже пробрал: – Ты, говорит, не в свое дело не встревай. Я, говорит, знаю, кому быть наследником, кому не быть.
Нравный был: что сказал, то и быть по его, а ежели ослушался кто, он уж колыхнет. Сурьезный был, да и выпивал. Шибко, говорят, пил и умер от водки, она-то и съела его.
Ну, как он сделал этот запрет Николаю, тот и присмирел, не стал отказываеться от престола. А сам материны слова в уме держал. И как отец умер и взошел он на престол, сейчас за Иваном Кронштадтским послал. Вот приходит Иван Кронштадтский, а он ему говорит:
– Как на ваше мнение: благополучно будет мое царство или неблагополучно?
А Иван Кронштадтский был человек такой: глянет кому в глаза и уж знает, какая его судьба будет. И вот как задал Николай ему вопрос, он сразу не ответил, а жмется: обмануть не хочет, а правду боязно сказать… А Николай говорит:
– Вы, отец Иван Кронштадтский, не скрывайте правду. Ничего плохого вам от меня не будет за это.
Иван и сказал:
– Ваше царство – одно кроволитие.
А Николай поверил – не поверил, неизвестно, а только сказал:
– Это мы увидим.
И как ушел Иван Кронштадтский, приказал не допускать его во дворец. Не понравились, конечно, Ивановы слова, заскребли мало-мало за сердце…
А только царствует себе благополучно – ничего плохого нет и никакого кроволития не происходит. Не происходит и не происходит… А тут коронация… И как она была, на Ходынке на гуляньи тысячи народу повалило. Он из Кремля едет на Ходынку народу показаться, а навстречу везут задавленных – все в крови, где рука мотается, где голова…
– Это что такое? – спрашивает. – Это откуда?
А ему говорят:
– На Ходынке народ подавили.
Он сейчас назад в Кремль. Сейчас стал дознаваться, отчего это случилось и кто этому виноват? А кто же тут был виноват, окромя родного дядюшки, Сергея Александровича? Ему Власовский, обер-полицмейстер, еще за две недели говорил:
– Надо больше войска для порядка.
А он такая гордыня был: чтобы он кого-нибудь послушался? Никогда такого дела не было. Умней себя никого не признавал.
– У меня, говорит, и без войска порядок будет.
Ну, «будет» – пусть будет. С царским дядей не поспоришь! А «порядок» этот – на Ваганьково кладбище три дня возили с Ходынки тела, фур по ста за раз… Вот какой его «порядок». А во всем виноватым поставил Власовского. И дал царь увольнение Власовскому – вон со службы… Ну, и Сергею Александровичу не прошла даром Ходынка: в японскую войну припомнили.