Жених запретил ей также посещать курсы рисования. Я ни разу там не был, но тут же предложил сопровождать ее туда, прибавив, что часто там занимаюсь. Испугавшись, однако, что ложь моя как-нибудь раскроется, попросил ее не обсуждать этого с моим отцом. Отец, мол, не в курсе того, что я пропускаю уроки гимнастики ради Гранд-Шомьер. Не мог же я допустить, чтобы у нее создалось мнение, будто я таюсь от родителей потому, что они запрещают мне видеть обнаженное женское тело. Я был счастлив, что у нас появился общий секрет, и при всей своей застенчивости даже ощутил свою власть над спутницей.
Меня переполняла гордость еще и от того, что мое общество предпочли окружающему пейзажу: мы пока что ни словом не обмолвились о нем. Время от времени родители окликали ее: «Марта, взгляни направо, как прекрасны склоны Шенневьер», или брат подходил к ней и спрашивал название сорванного им цветка. Она уделяла им как раз столько внимания, сколько требовалось, чтобы они не обиделись.
Недалеко от Ормессона мы присели отдохнуть на лугу. В своем простодушии я сожалел, что так стремительно повел разговор и так далеко зашел. «Будь наш разговор менее сентиментален и более естествен, я мог бы ослепить Марту и привлечь к себе благожелательное внимание ее родителей, поведав о прошлом этой деревни», — подумал я, но воздержался от этого. Мне казалось, что у меня были на то веские основания и что после всего, что произошло между нами, разговор о чем-то совершенно постороннем нашим общим интересам лишь разрушит очарование. Я думал, что между нами произошло нечто серьезное. Так оно и было, только узнал я об этом не сразу, поскольку Марта, как и я, ложно истолковала наш разговор. Я же, не зная этого, воображал, что признался ей в чем-то очень важном. Мне казалось, что я признался в любви бесчувственной особе. Я забыл, что чета Гранжье могла услышать все, что я говорил их дочери, но мог ли я сказать ей это при них?
«Я не робею в присутствии Марты», — повторял я себе. Значит, я не целую ее в шею только потому, что с нами ее родители и мой отец.
Однако какой-то другой мальчик, сидящий глубоко во мне, радовался этим помехам. И думал совсем иначе: «Какая удача, что мы с ней не одни! Ведь я ни за что не осмелился бы поцеловать ее, и у меня не было бы никакого извинения».
Так обманывает себя малодушный.
Обратно мы садились на поезд в Сюси. До отъезда оставалось добрых полчаса, и мы решили скоротать время на террасе кафе. Мне пришлось выносить похвалы госпожи Гранжье. Они меня унижали, напоминая ее дочери, что я был всего лишь лицеистом, которому только через год сдавать экзамен на звание бакалавра. Марта заказала гранатовый сок, я последовал ее примеру. Еще утром я счел бы для себя позором пить сок. Отец очень удивился. Он ведь позволял мне заказывать аперитивы. Я боялся, как бы он не начал вышучивать мое благоразумие. Что он и сделал, но намеками, так, что Марте и в голову не пришло, почему я пью гранатовый сок.