Победа или смерть — то воинам прилично;
Молитва, пост и труд и долгая спокойность —
Духовным то отцам здесь, стало быть, обычно;
На спинке ж полежать, проворно подъебать —
Варварушке одной то должно приписать.
Весенние в тебе красы изображенны,
Утехи вечные тобою подражённы,
Краса твоя цветет, подобно вешний цвет,
Прекраснее тебя из всех здесь в граде нет,
Как цветик, Дарьюшка, приятностью блистаешь,
Цветок сбирает пчел, а ты хуи сбираешь.
Захвачена когда от стужи, от мороза,
Еще хотя цветет, но уж цветет не так,
Цвела как средь весны блистающая роза,
Подобно сей красе не так хорош уж зрак.
Увяла Ольгушка, и редко кто взирает,
Однако за пизду доходы собирает.
По склонностям людей надлежит разбирать,
И склонен кто к чему, тому ту должность дать.
Напрасно, например, свинья сидит судьею —
Свинье лежать в дерьму приличней со свиньею.
К чему ж употребить красоточку Арину?
Как только чтоб ни еть, положши на перину.
Натура разными дарами нас снабжает.
Иному, давши честь, богатством обижает.
Богатство дав сему, ограбила красой.
Фетинья рождена хоть дурой и косой,
Однако отняла не все у ней природа —
Публична она блядь, а блядкам в свете мода.
Согласно говорят: прекрасно в свете что,
Не может никогда уж дурно быти то.
Девицу честную, разумную Настасью
Весь город хвалит, что вельми пространна снастью.
Ничто похвально так, как суть странноприимства.
Коль если украшен им кто-то без мздоимства,
Свой истинный тем долг являет человек,
Он лучше ничего не делает в свой век.
Татьяна теснотой отнюдь не негодует,
Что друга мужнина в ней хуй всегда ночует.
Хоть древние тебя дитятей называли,
Со луком, с крыльями, с колчаном стрел писали,
И разом двух сердца пронзаешь что людей,
Однако ты совсем имеешь вид не сей.
Ты стар и млад живешь и как когда случится,
Но сущим ты совсем младенцем не годишься.
Нет крыльев у тебя, летать тебе нельзя,
И для того предмет ты ищешь поползя.
С колчаном лук на что, стрелы коль не бывало?
Ты сам собой стрела, но тупо твое жало.
Совсем ты не творишь ничьим сердцам вреду.
Стреляешь если ты, стреляешь-то в пизду.
— Я обесчещена, — пришла просить вдова.
Однако знал судья, кто просит такова.
— Кем? — спрашивал ее. — Сегодня у суседа,—
Ответствовала та, — случилася беседа.
Тут гостья на меня так грубо солгала:
Уж четырех ты во вдовстве-де родила!
Судья ей говорил: — На эту плюнь причину.
Стал свет таков: всегда приложат половину.
Ты очень ей любим, она в твоей вся воле.
Да только тридцать есть, которых любит боле.
Мой свет, любовь твоя мне очень дорога.
Да для того-то я тебе и не слуга.
С кем хочешь ты любись своим продажным жаром,