Шеренги отлично вышколенных лакеев подавали на серебре и золоте изысканно приготовленные яства. Дорогие вина искрились в хрустальных бокалах.
Профессора Вальмоска трудно было узнать. Он преобразился не менее чудесно, чем его дом: лицо его разгладилось и сияло довольством; он был пострижен по последней моде, гладко выбрит и надушен самыми тонкими духами; черный фрак и белоснежная манишка делали его изящным и ловким; на руках его сверкали перстни с брильянтами.
Открывая торжественный обед, Вальмоск произнес короткую речь, полную загадочных намеков. Он говорил о божественном провидении, которое помогло ему вырваться из полосы неудач и вернуться в высший свет, где он прежде занимал далеко не последнее место. Он вспомнил о дружбе с Эрмом Грунзоллом Третьим и в связи с этим произнес таинственную фразу о том, что прощает дому Грунзолла старый долг чести, который с процентами достиг к настоящему времени семисот миллионов суремов. Гости были удивлены, а Эрм Грунзолл Пятый, сидевший на почетном месте справа от хозяина, презрительно усмехнулся и, наклонившись к своей соседке, сказал довольно громко:
— Наш любезный хозяин, видимо, ошалел от радости. О прошлом у него сохранились весьма туманные представления!
Баронесса хихикнула, а Вальмоск покраснел и скомкал конец своей речи…
Во время десерта и кофе, которые подавались в голубой гостиной и курительном салоне, гости, разбившись на отдельные группы, оживленно обсуждали этот прощенный долг в семьсот миллионов и замечание Эрма Грунзолла Пятого. Самая большая группа собралась вокруг престарелого Висторма, бывшего полвека назад мэром города. Этот девяностолетний крепыш во всеуслышание разглагольствовал о неудачной торговле бессмертием, на которой Вальмоск когда-то давно вылетел в трубу.
— Я ставлю десять миллионов против одного, что Вальмоску удалось-таки всучить свое идиотское бессмертие какому-нибудь доверчивому простаку-иностранцу! — пищал Висторм, брызгая слюной.
Бессмертие, бессмертие, бессмертие… Кто-то что-то слышал об этом, кто-то где-то читал… Висторму поддакивали, но общее мнение склонялось к тому, что Вальмоск просто получил наследство.
Однако, несмотря на это недоразумение, прием прошел благополучно, если не считать странного эпизода, происшедшего под самый занавес.
Вдруг среди гостей появился новый гость, которого никто не знал. Это был прекрасно сложенный молодой человек, одетый безукоризненно, но поведением своим смутивший очень многих. Дворецкий не докладывал о его приходе. Он явился об руку с хозяином, медленно прошел по всем залам, с нескрываемым любопытством осмотрел присутствующих и, не сказав ни слова, никому не поклонившись, скрылся неизвестно куда.