Его поцелуи становились смелее, продвигались дальше, ласкали пульсирующую жилку на шее, пробовали на вкус шелковистую кожу небольших, гордо вздымавшихся грудей.
Он восхищался совершенством холмиков, затем нежно тронул губами бутоны, затвердевшие от страсти. Ниниана механически поворачивала голову из стороны в сторону, не обращая внимания на сбившуюся с волос украшенную жемчугом сетку. Ее тело пронзили огненные молнии, скопившиеся где-то глубоко в лоне.
Почти животная страсть побудила ее обвить ногами крепкие бедра любимого. Жарко, изо всех сил прильнула она к мужскому торсу, обещавшему освобождение от незнакомых ранее мук.
Это было больше того, что способно выдержать мужское самообладание. С хриплым стоном барон перевернул Ниниану на спину, перед тем как проникнуть в ее лоно. О сопротивлении, встреченном им, он заранее не подумал из-за ее страстной реакции, но негромкий вскрик вызвал лишь небольшую задержку. Затем она безрассудно бросилась ему навстречу, ибо даже боль показалась ей приятней, чем непереносимое давление внутри, от которого она любой ценой торопилась избавиться.
И вот никаких больше мук! Только постепенно растущее неудержимое желание, поднявшее в ней громадные волны наслаждения. Это было подобно температуре, продолжавшей непрерывно повышаться. Инстинктивно Ниниана нашла ритм, совпадавший с ритмом его движений. Она обхватила напрягшееся мужское тело и отвечала на усиливавшиеся толчки, пока все в ней не взорвалось огненными брызгами.
Ниниана была по ту сторону восприятия, целиком подчиненная своему телу. Только один якорь спасения существовал в этом море наслаждения: сильные плечи, в которые она вцепилась, и лицо, находившееся над ней как точка сосредоточения. Она видела изумление в его глазах, внезапную слабость и ясно поняла, что не только сама находилась в плену. Они стали единым целым. Ее душа не должна больше опасаться, что в одиночку погрузится в звездную тьму, разверзшуюся над ней.
— Я не знала, что любовь такова, — прошептала она с закрытыми глазами.
Огромное чудо, пережитое ими вместе, наполнило Ниниану робостью, близкой к благоговению. И еще ощущая себя в полете, она все же чувствовала рядом мужчину, которому отдалась, слышала тихое потрескивание пламени в камине и отдаленный шум огромного дворца, под крышей которого нашла приют.
Погрузив лицо в волосы Нинианы, барон прошептал:
— Только настоящая любовь такова. Все остальное — похоть, мгновенное удовольствие, пустая разрядка, где не участвует сердце. В такой любви я новичок, дорогая. Я не думал, что когда-нибудь встречу ее. Я даже сомневался в ее существовании. Считал ее счастливой выдумкой сказочников и трубадуров.