До нового места добираюсь с опозданием и за это получаю нагоняй от Симоненко. Оказывается, я должен был задержать любую повозку и нестись вслед за ним — сам он ускакал на коне. Я был нужен.
Симоненко зол, мечется от окна к окну. Комиссар Худяков, хмурясь, сидит в углу под образами. Начальник штаба стоит у стола, как провинившийся школьник.
— Соедините меня со штадивом.
— Связи еще нет, товарищ комполка, — чуть слышно говорит лейтенант.
— Так это же не война, а хреновина одна! — кричит весь красный Симоненко. — Каждый день этот букет… вонючего запаха!
— Кушать будете? — выглядывая из-за печи, спрашивает повар.
— Пошел… — кричит Симоненко. — Водка есть?
— Водки не надо, — негромко, но твердо говорит Худяков.
Симоненко стихает и садится к столу. Начальник штаба докладывает о потерях. Симоненко опять вскакивает на ноги, застегивает полушубок и решительно объявляет:
— Еду к хозяину.
Хозяином он называет командира дивизии, того грузного подполковника с одутловатым лицом, по заданию которого он так лихо контратаковал немцев в новогоднее утро.
Я молча беру карабин.
— Оставайся с комиссаром, — приказывает Симоненко.
Он возвращается к вечеру в отличном расположении духа. По его распоряжению я вызываю командиров батальонов, командиров спецподразделений, штабное начальство, приглашаю оперуполномоченного Милютина. Симоненко проводит совещание. Насколько я могу уразуметь, нам предстоит переброска на другой участок фронта и большие наступательные бои.
Немедленно после этого совещания Худяков вызывает в штаб полка политработников. Спокойным тоном, как хороший учитель, он говорит, что надо усилить политико-воспитательную работу, так как наши отдельные неудачи деморализующе подействовали на бойцов, а нас ожидают новые серьезные испытания.
Пока я сижу с Худяковым в штабе, Симоненко успевает подзаправиться. Подзаправиться в буквальном смысле: от него за несколько шагов несет бензином, точнее, немецкой горючей смесью спирта и бензина.
Симоненко вновь весел, шутит, в его глазах снова чертики.
— Отойди, адъютант, взорвусь, — предупреждает он, вставляя в рот немецкую сигарету и поднося к ней огонек зажигалки, тоже немецкой.
Худяков укоризненно качает головой.
— Опять дань разведчиков?
— Ясно… Адъютант же у нас спит, — с усмешкой отвечает Симоненко.
Это камешек в мой огород. Днем я отказался от поездки в тыл с нашим начпродом Рогачом, симпатичным парнем с подбритыми бровями, который обещал снабдить меня «горилкой» и военторговскими папиросами для командования. Я, возможно, и поехал бы, да побоялся новых нареканий Симоненко, что меня нет под руками в нужный момент…