Из-за перегородки, в двери, занавешенной простыней, появляется рослый капитан, за ним — девушка в белом халате. У нее мальчишески широкое, миловидное лицо с большими серыми глазами.
— Есть вновь поступившие? Я поднимаюсь.
— Проходите. — Девушка пропускает меня вперед, придерживая край простыни на двери.
В прохладной комнате около окна стоит высокая, статная, совершенно седая женщина в белом и потирает ладонь о ладонь. Догадываюсь, что это и есть знаменитый в нашей дивизии хирург Наджарова.
— Снимайте гимнастерку и садитесь, — приказывает девушка.
Стаскиваю одной рукой гимнастерку и нижнюю рубаху— другая рука перемотана и привязана к шее — и сажусь на табурет. Девушка ловкими кругообразными движениями освобождает меня от бинтов. Наджарова подходит ближе.
— Как вы попали на фронт? Вы же совсем мальчик, — неожиданно ласково говорит она мне.
Пожалуй, это она зря: мальчика уже давно нет.
Мне, конечно, безразлично, как отнесется к такому определению девушка, но все-таки неприятно… Отвечаю, что пошел сам.
Девушка быстро и безжалостно отдирает прилипшую к ране марлевую накладку.
— Наверное, после десятилетки? — Наджарова осматривает, затем ощупывает руку. — Нина у нас тоже добровольцем пошла на фронт, она у нас молодец, смелая и школу окончила отличницей.
Попросив ее подать какой-то инструмент, Наджарова снова обращается ко мне:
— Вы тоже уралец?
— Нет, я вологжанин.
— И уже успели стать командиром?
Она просовывает в рану что-то длинное, твердое— это причиняет нестерпимую боль… «Настоящий палач», — думзю я про нее.
— Я не командир, я переводчик… — Пытаюсь терпеть, но голос выдает меня. — И по совместительству адъютант… — Чувствую, что от боли глаза лезут на лоб. — А до этого был… артиллерийским разведчиком…
Нина подносит к моему носу склянку с нашатырем.
— Ну, разведчики молодцы, умеют терпеть, — спокойно произносит Наджарова. — У нас здесь есть один… Нинина симпатия.
— Неправда, — говорит Нина. Я готов заорать от боли.
— Вот и все, — объявляет Наджарова. — Все, что надо, вынули, почистили, теперь будете поправляться… А ты не криви душой, — прибавляет она сурово, полуобернувшись к Нине.
Она идет к умывальнику. Нина делает мне перевязку. Я сижу обессиленный и обмякший, как вытряхнутый мешок.
— Следующего, — говорит Наджарова.
Сейчас я замечаю под ее глазами густую синеву. Я прощаюсь.
— Придете послезавтра, — говорит мне Нина. — Не забудьте.
И вызывает следующего.
4
Мой сосед Иванов, лежа на левом боку, читает «Анну Каренину». Книга потрепана, выпадают листки, но обложка аккуратно обернута чистой бумагой.