— Сегодня после проверки я разговаривал кое с кем, — негромко говорит мне Толкачев. — Идея нравится, но ребята того мнения, что надо как-то снять еще часового с угловой вышки. Если бы раздобыть хоть одну паршивую гранату!
У торца барака, обращенного в сторону английского блока, мы останавливаемся. Мы видим, что группа англичан рассаживается полукругом, в руках у них музыкальные инструменты: труба, аккордеон, кларнет… Несколько человек издали приветствуют нас по-антифашистски — вскинутым к плечу кулаком.
Неожиданно мы слышим знакомую вещь. Или это галлюцинация слуха? Англичане играют «Москву майскую».
Утро красит нежным светом
Стены древнего Кремля.
Просыпается с рассветом
Вся советская земля.
Любимая песня моего детства!.. Мы снова замираем. Мы видим, что англичане, прогуливающиеся в своей загородке, тоже останавливаются, вытягиваются, смотрят на нас и в то же время на восток, в сторону нашей Родины. Так они выражают нам свою солидарность. Молодцы англичане! Если бы они только не тянули со вторым фронтом.
А оркестр уже выводит мелодию припева, и я тихонько подлезаю:
Кипучая,
Могучая,
Никем не победимая.
Страна моя,
Москва моя,
Ты самая любимая!
Рядом с музыкантами показывается новая группа пленных англичан. Они вдруг приближаются к нашему забору и перебрасывают через него пакеты. Затеев вскрывает один из них — в нем печенье, сигареты, сушеные фрукты.
— Прекратить! — орет дежурный полицай. Солдат подбегает к английскому блоку, угрожающе щелкая затвором. Затеев, торопливо подобрав пакеты, поспешно скрывается в бараке.
Откуда-то выскакивает Мекке, как всегда, щеголеватый и злой. Он кричит нам:
— Если вы посмеете ответить им, я прикажу закидать зондерблок гранатами!
Он энергичным шагом направляется к англичанам. Но те успевают доиграть «Москву майскую» до конца.
Жаль, что мы не сможем ответить нашим союзникам хорошей песней, с Мекке шутки плохи: он действительно может приказать закидать нас гранатами.
— Гляди! — говорит Толкачев и кивает на блок инвалидов.
Я поворачиваю голову. Худые, заморенные люди выстраиваются в две шеренги. Некоторые на костылях, кое у кого болтаются пустые рукава.
Перед строем появляется бородатый человек на клюшке. Он взмахивает палкой, и мы слышим, как дружно, сильными, грубыми голосами запевают инвалиды:
Броня крепка, и танки наши быстры,
И люди наши мужества полны,
В строю стоят советские танкисты.
Своей великой Родины сыны!
Озноб восторга пробирает меня. А я, дурак, еще когда-то сомневался в них, в своих товарищах по несчастью, думал, что голод и издевательства надломили их и они больше не способны ни к какой борьбе.